«…Мы потеряли последнюю пядь Русской земли и все попытки объединиться на чужбине не увенчались успехом.

Время не терпит! В дружном единении всех сил эти недостатки восполнятся!

Да благословит Господь наше будущее дело!

Генерал Врангель».

Кольцов закончил читать и положил Воззвание перед собой на стол.

— Надеюсь, вы получили ответ не только на заданные, но и не заданные вопросы, — сказал полковник. — Врангель получил ответы слишком поздно. Вы, большевики, надеюсь, получили их в самый раз. Создадите законы, прельщающие всех без исключения, — это очень трудно — но выиграете страну, которая будет стоить пролитой крови. Если будете продолжать проливать кровь, потеряете то, к чему стремитесь.

— Что вы имеете в виду? — насторожился Кольцов.

Полковник указал на лежащее перед Кольцовым Воззвание:

— Как видите, Врангель не сидит сложа руки. Покидая Константинополь, я видел несколько врангелевских листовок. Хотелось бы думать, что это фальшивки. В одной сообщалось, что почти всех, покинувших Константинополь на «Решид-Паше», вывезли на окраину Севастополя и расстреляли. Священников и нескольких офицеров повесили. Поместили даже фотографии.

— Вы поверили?

— Да. Очень убедительно. С фамилиями.

— Почему же вы приехали?

— Потому что та жизнь, которой я жил последнее время, — хуже смерти. Я просто не хотел, чтобы меня похоронили в чужой земле. Вы не поймете меня. Для того, чтобы так думать, надо пережить все то, что пережил я.

— Благодарю вас за откровенный и искренний разговор! — поблагодарил Кольцов полковника. — Вы свободны.

— Простите, меня больше не будут допрашивать?

— Нет, конечно. Вам куда ехать? Где ваша семья?

— В прошлом году они все еще были в Костроме. С тех пор я ничего о них не знаю.

— Комендант вокзала выдаст вам литер до Москвы. Там, на Ярославском вокзале, получите проездной литер до Костромы.

— Да господи! Там я уже и пешком дойду.

Полковник поднялся и, помедлив немного, спросил:

— Позвольте тоже задать вам вопрос.

— Да, пожалуйста.

— Что, в вашем ведомстве все такие?

— Какие?

— Вежливые, предупредительные, — подумав, он добавил: — Интеллигентные?

— Трудный вопрос, — ответил Кольцов. — Я, как и все остальные, разный.

— Разные тоже бывают разными. Извините за корявость мысли. Но если у вас, большевиков, хотя бы десять процентов таких, хочу верить — Россия выживет.

— Спасибо за комплимент, — улыбнулся Кольцов.

— Ну, что вы! Я — солдафон. Комплименты говорю только женщинам, и то нечасто. Просто я давно не испытывал такого удовольствия от беседы… э-э…

— С чекистом, — подсказал Кольцов.

— Я не то хотел сказать. С чекистами мне встречаться не доводилось, — полковник вытянулся и, кажется, даже слегка прищелкнул каблуками: — Позвольте представиться! Полковник Бурлаков — участник Русско-японской, Великой и этой… право, не знаю, под каким названием она войдет в историю. Я бы назвал ее братоубийственной.

— Кольцов.

Представляться своим полным чекистским званием «полномочный представитель ВЧК, комиссар…», ему не захотелось. Да и не было в этом никакой необходимости. К тому же он все еще никак не мог привыкнуть к своей высокой должности.

Изо дня на день Кольцов ждал новых транспортов с реэмигрантами. Но шли дни, потом недели. Пограничники и сотрудники Оперативного отдела Региструпа сообщали в ВЧК о небольших — десять-пятнадцать человек — группах, которые доставляли к советским берегам на своих фелюгах и яхтах контрабандисты. Это был нищенский улов, который в конец разочаровал Кольцова. Он ожидал значительно большего.

Но постепенно Кольцов начал осознавать, что после того как «Решид-Паша» покинул турецкие берега с первой партией реэмигрантов, Врангель не сидел сложа руки. Он однажды понял, что уступил агитационное поле большевикам, и стал срочно исправляться. По крайней мере, об этом красноречиво свидетельствовала листовка, о которой ему рассказал полковник Бурлаков. Он вспомнил также небольшую брошюрку, которую видел в Информотделе Региструпа — «Кладбище по имени Крым», изданную врангелевским агитпропом вскоре после бегства белых из России.

Рассказ о жестокостях красных в Крыму не был фальшивкой. В книжечке приводились фамилии повешенных, расстрелянных и казненных самыми варварскими способами. Имена этих солдат и офицеров были известны в войсках белой армии.

Что можно противопоставить такой агитации? Какие слова найти, чтобы людей покинул страх и они бы поверили, что такое больше не повторится? Осудить палачей? Покаяться?

Но ведь это будут всего лишь слова. Словам уже давно перестали верить. «Кладбище по имени Крым» — это факт. Ему верят. А слова — это пух на ветру. Куда ветер повеет, туда он и полетит.

Кольцов посмотрел на лежащую перед ним газету «Красное Черноморье». В ней было опубликовано обращение кубанского казака Дзюндзи к своим товарищам, которые все еще оставались на чужбине. Региструп рекомендовал Кольцову напечатать обращение в виде листовки. Но бодряческий тон обращения не понравился Кольцову. Не мог так написать усталый, измученный чужбиной казак, после долгих мытарств вернувшийся на Родину.

«Браты! Казаки! Темные массы людей, не проникнутые сознанием, что такое Советская власть и какова ее программа, пошли за офицерами и генералами-поработителями…».

Кольцов брезгливо поморщился. «Какая бойкая бодряческая гадость, это обращение. Надо бы найти время и зайти в редакцию газеты, посмотреть на этого борзописца. Пусть хоть извинится перед казаком, имя которого он измарал своей бессмысленной трескучей болтовней».

Он подумал, что, судя по всему, и его листовке не очень поверили там, в Галлиполи. Какой непростой оказалась эта работа! И с какой легкомысленной готовностью взялся он за нее. Ему казалось все таким простым: напишет текст листовки, ее отпечатают и доставят туда, на другую сторону Черного моря. И пойдут в Советскую Россию караваны судов с реэмигрантами.

Кольцов отбросил газету и с огорчением подумал, что этими двумя пароходами вернулись только те, кому не нужны были никакие слова. Они, возможно, и не читали его листовку. У них, вероятнее всего, уже не было иного выхода: или возвращаться в Россию, или смерть. Но таких мало. Его задача — вернуть тех, кто колеблется, или тех, кто еще не утратил надежду на новый освободительный поход Врангеля в Россию. Какие слова найти для них? Чем убедить?

Что-то он делал не так! Суетился, хлопотал, не досыпал ночей, но, как оказалось, отдача была почти нулевая. Надо в корне перестраивать работу. В первую очередь, до мелочей разобраться в том, что происходит на той стороне, во врангелевском лагере. Возможно, так он найдет ту единственную ниточку, потянув за которую, распутает целый клубок.