– Квадратики?

– Ax, квадратики! Замечательные квадратики… Какие квадратики?

Лицо у Башмакова тоже похудело, стало моложе, мужественнее и трепетнее, что в сочетании с благородной сединой производило известное впечатление. Но главное – изменились глаза. Может, от пережитого сердечного страха, а может, от постоянного самоотверженного недоедания в них засветилась некая мучительная глубина и забрезжила тревожная мудрость.

Даже дочь как-то сказала:

– А ты, папец, явно залучшал!

– Папа решил начать личную жизнь сначала, – ехидно добавила Катя.

Он и в самом деле залучшал – в теле теперь ощущалась давно забытая веселая избыточность, и даже иногда мелькала сумасшедшая мысль: а разве нельзя сделать так, чтобы год от года этот мышиный завод внутри тебя не иссякал, а, наоборот, мощнел, чтобы пружина не ослабевала, а, наоборот, тужала и тужала. И по утрам, пробегая мимо церкви, Олег Трудович уже не репетировал крестное знамение, не обещал сам себе в ближайшее время сходить в храм и, как говорится, воцерковиться, но со снисходительной иронией смотрел на спешащих к заутрене… Не-ет, Бог не в елейном чаду и не в золоченых подкупольных потемках. Бог – в знобком московском утре и в остром запахе свежего пота, смываемого звонкой, хлорчатой водой.

«Если свет, который внутри тебя, это – тьма, то на хрена тебе свет?!»

Но в храм он все-таки пошел… Позвонила рыдающая Людмила Константиновна и сказала, что Труда Валентиновича с тяжелым инсультом увезли прямо из «Стрелки»…

3-ю Образцовую типографию приватизировали еще в 92-м. Явился какой-то уркаган с мешком ваучеров и купил типографию на корню, вместе с мраморной доской, извещавшей о том, что в 18-м году в этом здании перед революционными печатниками выступал сам Ленин. Труд Валентинович был уже на пенсии, однако с разрешения знакомого начальства продолжал подрабатывать в родном коллективе. Новый хозяин закупил немецкое оборудование, разогнал стариков, набрал молодежь и стал выпускать цветные рекламные проспекты и каталоги.

– Такова жизнь, – философски заметил Башмаков-старший. – Сегодня ты есть, а завтра на твоем месте бабашка…

Пенсии не хватало даже на еду, и отец устроился сторожем в гриль-бар, открывшийся по соседству в помещении книжного магазина. Работа нетрудная: прийти за час до закрытия питейного заведения, выпроводить засидевшихся гостей, принять у бармена ключи и заступить на пост. Но и деньги – смешные. Однажды Труд Валентинович прислушался к спору двух подвыпивших посетителей. Собственно, спор заключался в том, что один считал чемпионат в Италии неудачным, а второй – позорным…

– Параша, а не футбол. А помнишь, какой в восемьдесят шестом чемпионат был?

– О!

– А помнишь, как Вальдано головой немцев размочил?

– О!

– Вальдано забил второй гол на пятьдесят шестой минуте. А головой забил Браун с углового на двадцать второй минуте. И вообще, мы уже закрываемся! – ворчливо поправил Труд Валентинович.

– Не мешай, командир… – возмутился один.

– Не, погоди! Правильно он говорит – Браун. Вас как звать-то?

– Труд Валентинович.

– Слушай, Валентиныч, а помнишь, как Буручага немцам вхреначил?

– Еще бы! С подачи Марадоны. На восемьдесят пятой минуте… Какой гол! И вот ведь как в жизни бывает. Немцы-то Аргентине тоже на восемьдесят пятой пенальти вкатили. А разница – как между первой брачной ночью и храпаком после золотой свадьбы!

– Хорошо сказал, Валентиныч. За тебя!

Весть о вундерпенсионере, знающем наизусть всю историю мирового футбола, быстро распространилась среди завсегдатаев бара. Труд Валентинович стал приходить на работу не за час до закрытия, а час спустя после открытия и потихоньку кочевал от столика к столику.

– Валентиныч, на ап: пятьдесят четвертый – полуфиналы?

Труд Валентинович закрывал на мгновение глаза (позже он еще стал мучительно морщить лоб, чтобы подчеркнуть нелегкость своего знания), – а потом без запинки отвечал:

– ФРГ – Австрия, шесть-один, Венгрия – Уругвай, четыре-два…

– Молоток! Выпьешь?

– Две капли. Хватит, хватит! Ну, свисток – вбрасывание!

Хозяин бара очень скоро сообразил, что не использовать в коммерческих целях чудо природы, явившееся ему в виде отставного метранпажа, просто неприлично. Труду Валентиновичу отвели специальный столик. Каждый посетитель мог задать любой вопрос из истории футбола и мгновенно получить ответ. Иногда подвыпившие болельщики организовывали стихийный тотализатор: ошибется или нет футбольный всезнайка? Нет, не ошибался! Никогда. За работу ему полагался ежевечерний ужин с выпивкой, а также, учитывая все возрастающую популярность бара среди окрестных болельщиков, небольшая премия.

У Труда Валентиновича была драгоценная реликвия – старый снимок Стрельцова с настоящим автографом великого Эдика. На фотографии «Есенин» русского футбола, юный, еще не сидевший в тюрьме, держал в руке мяч и улыбался. Труд Валентинович увеличил снимок, обрамил и повесил над своим служебным столиком. С тех пор безымянный прежде гриль-бар стал называться «У Стрельцова», а в алкогольном просторечье – «Стрелкой».

Башмаков иногда заезжал к отцу. Труд Валентинович вел себя солидно, почти по-хозяйски: взмахивал рукой, чтобы подали закуску и выпивку. Он начал полнеть, хотя раньше этого за ним не замечалось, наоборот, отец всегда упрекал Олега за ранний животик. Теперь лицо его набрякло, а щеки и нос стали крапчато-красными. Верный признак того, что от «конвенционной» кружки пива он шагнул далеко вперед. Из-за этого у них с Людмилой Константиновной произошел конфликт, можно сказать, разрыв. Они разъехались в разные комнаты, жили теперь каждый за свой счет и даже холодильник поделили пополам – две полки одному, две полки другому, а морозилку разгородили специальной вертикальной фанеркой.

Однажды, после катастрофы с приборами ночного видения, Олег Трудович поехал в «Стрелку» развеяться. Выпив, он зло прошелся по демократам, которых уже тогда стали называть «демокрадами».

– А вот и неправильно! – возразил отец. – Страну развалили? А может, так и надо… Страна должна быть людям впору! Ты же не покупаешь ботинки семидесятого размера? А страна у нас была семидесятого. Вот и сократили на несколько размеров. Я при коммунистах шестьдесят четыре года прожил. Я-то знаю, как ночью вскакиваешь от того, что тебе сон приснился, будто ты портрет Брежнева вверх ногами заверстал! Я-то знаю, как это бывает, когда пятнадцать лет ждешь квартиру, а потом вдруг тебя нет в списке…

– Но ведь дали же!

– Дали… Мать твоя теперь каждое утро трындит: «Если бы не я, если бы не я…» Говорит, чтобы я ей отстегивал за квартиру, потому что ей площадь дали, а не мне! А почему мне кто-то что-то давать должен? Почему? Человек должен заработать и купить!

– А если человек не может заработать?