печально и нерешительно Мария Мойзес. — Я не отдам ферму дешевле чем за десять тысяч крузадо.

Нотариус уже собирался возразить ссылкой на закладные, но генерал, знаком попросив его промолчать, спросил дону Марию:

— Если я соглашусь дать требуемую сумму, можем ли мы сегодня заключить сделку? Я привел сеньора нотариуса, чтобы он составил купчую по всей форме.

— Мне нужны бумаги, подтверждающие право собственности на ферму, — сказал нотариус.

— Сейчас принесу... Так, стало быть, — обратилась Мария к генералу, колеблясь и с явным огорчением, — ваша милость хочет переселиться на ферму безотлагательно?

— Вовсе нет. Я просто хочу купить ее... Потом...

— Дело в том, что тут у меня большая семья, дети, которые здесь выросли и воспитываются.

— Я хотел бы их видеть, — сказал генерал с полными слез глазами.

— О, пожалуйста, сеньор генерал! — обрадованно вскричала Мария. — Дядюшка Брагадас, передайте Жоакине, чтобы она прислала сюда малышей.

— Всю шайку? — спросил старик. — Ну и гам же они здесь поднимут, — проворчал он, неохотно направляясь выполнять распоряжение госпожи.

— Насколько я могу судить, вам грустно расставаться с вашей фермой, сеньора дона Мария, — сказал Антонио де Кейрос.

— Я, можно сказать, родилась здесь или хотя бы здесь нашла пристанище и любовь крестной матери, которая вырастила меня и оставила мне из милости в наследство это имение, потому что у меня ничего не было. Я подкидыш и всегда хотела поделиться добром, полученным от моих благодетелей, с обездоленными детьми, не знающими ни отца, ни матери. К несчастью, мне не хватило средств. Я заложила ферму и теперь вынуждена продать ее, потому что проценты высокие и рано или поздно все мое имение перейдет к монастырям. Если я продам ферму за десять тысяч крузадо, то выплачу долги, составляющие пять с чем-то тысяч, а на оставшиеся деньги смогу еще несколько лет кормить моих сирот.

В этот миг в гостиную вошли гуськом тринадцать ребятишек обоего пола. Мальчики были в одинаковых одежках из темного тика, девочки — в платьицах из ситчика в синюю полоску. Старший, одиннадцатилетний мальчик, опирался на костыли: у него не было одной ноги; но он казался веселым и довольным и улыбался глуповатой улыбкой. Поздоровавшись с присутствующими, он попятился к остальным детям.

— Этот увечный мальчуган учит остальных читать; он очень смышленый и во многом помогает мне, — проговорила Мария и добавила: — Сейчас принесу бумаги.

— Это не к спеху, моя сеньора. Бумаги подождут, — сказал генерал. — Господин нотариус составит купчую, а я посмотрю, каков вид из этих окон.

И, подойдя поближе к судье, он шепнул ему:

— Мне не хватает воздуху.

— Сеньор генерал, — обратилась к нему Мария Мойзес.

— Слушаю вас, сеньора.

— Если вы, ваша милость, захотите отдать эту ферму в аренду, прошу вас, пусть арендатором останется этот бедный старик, у него много детей и внуков.

— Хорошо, моя сеньора, — отвечал генерал голосом, дрожавшим от слез.

— Я обязана ему жизнью... Это он...

— Ну ладно, ладно, — прервал Брагадас, вытирая рукавом глаза.

— Это он нашел вас в реке, — договорил за Марию генерал.

— Так и было.

— В ивовой колыбели, — прибавил Антонио де Кейрос.

— Которую я храню до сих пор, — отвечала она, улыбаясь, — ибо это все, что досталось мне в наследство от родителей; по крайней мере, возможно, что эта корзинка была в руках у моей матери.

— Просто не верится, что такой кораблик мог держаться на воде, — заметил судья.

— Очень плотное плетение, — пояснила Мария. — Я даже делала опыты: укладывала моих подкидышей в эту колыбель и опускала на воду, и колыбель держалась на воде. Угодно вам взглянуть на нее, милостивые сеньоры?

— Да, хотелось бы, — проговорил генерал.

— Принеси колыбель, Жоакина.

— Подойдите-ка поближе, почтенный Брагадас, — сказал генерал. — Вы мой арендатор, и мы с вами поладим, не сомневайтесь.

— Видите ли, сеньор, я-то предпочел бы остаться при моей хозяйке, — сказал старик.

— Я уже не хозяйка вам, дядюшка Франсиско, но буду всегда вашим верным другом. — И Мария Мойзес обняла старика, а тот встряхнул головой, сдерживая рыдания.

Принесли колыбель. Генерал рассматривал ее с крайним вниманием; заметив заинтересованность фидалго, Мария Мойзес улыбнулась и проговорила:

— Колыбель моя очень старенькая; когда я гляжу на нее, то понимаю, что мне уже много лет...

— Эту колыбель держала в руках ваша мать, — сказал генерал.

— Может быть, — отвечала Мария, — но кто знает? Возможно, мать и не видела меня... Трудно поверить, что она могла собственноручно предать меня на волю течения...

* * *

Купчая была закреплена.

Судья Гонсалвес Пенья выложил десять тысяч крузадо в золотых соверенах на стол, на котором нотариус уже разложил все составленные им документы.

— Вот условленная сумма, — сказал Кейрос. — Доходы от фермы сеньор Франсиско Брагадас будет выплачивать, как прежде, милосердной матери сирот.

— Моей хозяйке?! — вскричал старик.

— Вашей хозяйке.

— Да пребудет с вами в жизни и смерти сонм ангелов, сеньор генерал! — воскликнула Мария.

— Сонм ангелов — это слишком много, — отвечал Антонио Кейрос. — Мне довольно, если в жизни пребудет со мною один-единственный ангел, и хочу я, чтоб этот ангел не покинул меня и в смертный час. — И, взяв Марию за руки, он продолжал: — Если в смертный час мне будут светить глаза твои, Господь призовет меня к себе — не за мои заслуги, а за добродетели моей дочери. Будешь ты тогда молить бога за отца своего, Мария?

— Я? Иисусе, я — ваша дочь! — воскликнула она, судорожно сжимая руки.

Отец поцеловал ее в лоб.

Мария упала на колени, схватившись за руки отца; и все — и старые, и малые — преклонили колена, охваченные экстазом и трепетом под электризующим действием этого возвышенного мгновения.

Томас Рибейро, если в сердце у тебя осталась хоть одна слеза, вообрази эту картину и опиши ее, если можешь,