Минут через тридцать я выйду снова. Это — «Аленький цветочек». Вот адрес…

— Еду… — Игумнов бросил трубку, крикнул Качану. — Бакланов не уехал?

— В дежурке.

Это было кстати.

— Задержи его. Ты куда сейчас?

Качан шел в автоматическую камеру хранения.

Теперь он проводил там большую часть времени. Причина была чисто личная. Его роман с новой дежурной по автокамере был в самом разгаре.

— Выемка вещей…

Старший опер не стал вдаваться в подробности.

Игумнов махнул рукой.

— Справимся вдвоем. Насчет эксперта помнишь?

Качан должен был отправить в Научно–Технический отдел найденную на перроне металлическую горошину.

— После выемки сразу еду к нему.

— Бумагу подготовил?

— Уже на машинке. «Направляется для баллистического исследования…» Обстоятельства не стал приводить. Цуканов смотрел. Сказал, что подпишет…

Переулок перед кафе «Аленький цветочек» оказался тесным.

Сузив и без того неширокий тротуар, под окнами парковались с десяток иномарок.

«Тойоты», «вольво»…

— Ни одной отечественной… — констатировал Бакланов. Свой патрульный — он поставил по другую сторону переулка, между домами.

Они подождали в машине молча.

Со двора никто не появлялся.

В переулке вообще не было никакого движения.

Окна первого этажа кафе были задернуты шторами, каждое изнутри посредине подсвечивала лампа — там размещались столики. Снаружи вились узорчатые металлические решетки.

Пока Игумнов и Бакланов находились в машине, ни одна тень не упала на шторы. Никто не отдернул их, ни выглянул.

Высокий парень в куртке ходил взад–вперед вдоль тротуара присматривал за машинами.

— Будем выдвигаться?.. — Игумнов полез наружу.

— Только в спарке с тобой.

Бакланов , сотрясая чуткую подвеску, переставленную с иномарки, выбрался следом.

Они прошли во двор.

Несколько женщин курили у телефона–автомата–разгоряченные, в вечерних туалетах. Ксении среди них не было.

— Сюда, — шепнул Игумнов.

Менты ушли вглубь двора. Тут тоже стояли машины, в том числе отечественные — «жигули» пятой и третьей моделей. Отсюда был виден служебый вход в здание.

Женщины у автомата были выпивши, шумно заспорили.

Молодая, в теле, блондинка, под Аллу Пугачеву, высунулась с телефонной трубкой, с сигаретой из бокового проема кабины — стекло было выбито. С кем–то громко болтала.

— Алло! Таймасхан?

Ее подруги рядом глухо матерились.

— Тихо! Не слышу… — закричала блондинка. Груди ее опустились, упирались в нижнюю рамку проема. Дым от сигареты лез в глаза. — Не Таймасхан? Ты, Солтамурад?

— Такие имена, — заметил Игумнов. — Как они научились не то, что произносить–запоминать!

— Недооцениваешь, — гаишник «МО–14562» выплюнул жвачку.

Блондинка у телефона многословно перед кем–то оправдывалась:

— Да это она все спиздоболила! Сама! Ты меня знаешь! Хаанбек вообще не в курсе. Его не было!

Игумнов и Бакланов подождали. В списке кавказских знакомых звонившей ни Муса, ни Эдик не фигурировали.

— Привет, начальник!

Ксения появилась внезапно — разгоряченная, в наброшенной на плечи чужой кожаной куртке. Крепкие молодые губы, аромат здорового юного тела. Сходу

полезла к Игумнову целоваться.

— Яблоками пахнешь…

— Весной, начальник! — ее нога настойчиво протиснулась между его коленями. — Смотри, Игумнов! «Время катится: кто не пьет и не живет, тот спохватится…»

Она была поддата и солидно.

— Кто тут гуляет?

Он отстранился, но предварительно на мгновение прижал к себе искушение было велико.

— Кто их поймет? Каталы, по–моему… А было–то как?

Остановились под деревья.

— Я им говорю: «Ребята, закатиться бы куда–нибудь на Арбат в восточное кафе!» Они говорят: «Что за дела?! Хозяин — Сергей Джабаров…» Ну я тебе уже сказала…

Дверь ресторана хлопнула.

Невидный из себя худой брюнет, чернявый, с характерными усиками выглянул во двор. Ксения успела спрятаться за Игумнова, прижалась — брюнет ее не заметил. Поторчав в дверях, он тут же снова скрылся.

В пьяной дамской компании у автомата брюнета не заметили, непристойные ругательства девиц разносились по двору.

— Прикури мне сигаретку, Игумнов. Спасибо…

Ксения затянулась.

— Между прочим, я их увидела — Мусу и Эдика. Муса — здоровый, килограмм

на девяносто…

— Это он.

Они так все еще и стояли, прижавшись.

— А Эдик — худощавый, бледный. С ними невысокий кавказец. С дубинкой…

— Это их кодла. Муса и Эдик сейчас в кафе?

— Уехали. Вы хотите их здесь брать?

— Подумаем.

— А че такие смурные? — Ксения пьяно прыснула. — Чего–нибудь случилось?

— Было.

— Грабеж?

— У нас стреляли. Во время встречи делегатов. Ты в курсе?

Ксения покачала головой.

— Ничего не заметила… — Она снова протянула губы. Говорить с ней о чем–то было бесполезно. Они поцеловались. — Ладно, Игумнов, я пошла…

Бакланов никак не комментировал. Молча жевал.

— Позвони мне из дома, — напутствовал Игумнов. — А то заезжай на чай. В любое время. Мы в новомосковском поезде…

Тем временем свара во дворе завершилась.

Из кафе появилась еще женщина — фигуристая, в красном деловом пиджаке. Пьяная компания, включая звонившую блондинку, мгновенно притихла, побросала сигареты, втянулась назад, в коробку двери.

Игумнов и Бакланов обошли вокруг.

Из глубины здания доносилась заунывная восточная мелодия. Окна были плотно завешены. Взглянуть на то, что происходило внутри, не было никакой возможности.

Внезапно Игумнов поднял голову.

— Смотри…

Над асфальтом двора нависал конец пожарной лестницы. Ее ближайшая площадка примыкала к балкону на втором этаже. В окне горел свет.

— Придется заглянуть…

— Тут я пасс, Игумнов…

Бакланов весил не меньше центнера. В гаишной униформе и того больше.

«МО–14562» достал очередную жвачку, расправился с оберткой, сунул в рот. Обертку гаишник аккуратно сложил, спрятал в карман — " для пацана»!

— Давай!

Бакланов подставил ладони, на которые Игумнов поставил ногу, и чуть поднял. Этого оказалось достаточно. Игумнов ухватился за перекладину, подтянулся. Через минуту он уже перешагнул невысокие балконные перила и был у окна.

" Да–а…!»

Действительность разочаровала.

Окно и тут тоже оказалось предусмотрительно изнутри задернуто шторами. Игумнов внимательно исследовал их. Настойчивость его вскоре была вознаграждена. В одном месте он обнаружил небольшую щель, однако и сквозь нее можно было разглядеть лишь полоску противоположной стены с незапоминающимися рисунками на обоях.

Игумнов хотел отойти.

Внезапно что–то темное, продвигаясь вблизи шторы, полностью закрыло обзор и тут же через секунду снова открыло. Игумнов подождал. Полоска обоев равномерно скрывалась из вида и вновь открывалась. Чередование света и темноты следовали искусственно–ритмично.

Игумнов перемахнул через перила, спустился на лестницу.

— Что там? — спросил " МО 14562», принимая его внизу.

— Пустяки. По–моему, там трахаются.

ни вышли со двора.

—