Жрецы деловито сновали между колоннами, озабоченно совещались у светильников и рассаживали гостей в соответствии с их знатностью и положением в обществе. Женщины сидели отдельно от мужчин. Все это время присутствующие не выказывали ни малейшего нетерпения, не шумели и не возмущались, только негромко беседовали между собой и терпеливо ждали начала церемонии.

Наконец жрецы удалились из зала. Центральная площадка опустела. Воцарилась полная тишина. Трудно было поверить, что в полумраке за колоннами сидит тысяча человек. Майя еле слышно кашлянула; неожиданно громкий звук эхом заметался под куполом и между колоннами. Вздрогнув, она испуганно присела на корточки за невысокую оградку балкона и сжалась в комок. Чуть погодя Сендиль дрожащей рукой коснулся плеча Майи, притянул ее к себе и прижал палец к губам.

В зал попарно прошествовали жрецы, разделились на две колонны и гуськом чинно прошли вдоль мраморного бортика с обеих сторон круга до тех пор, пока их кольцо не сомкнулось, потом остановились и повернулись лицом к алтарю. Верховный жрец выступил вперед.

Майя с раннего детства слышала рассказы старой Дригги о богах и богинях, но совершенно не представляла себе бекланских храмовых обрядов и ритуалов. Для нее, пожалуй единственной из всех присутствующих, происходящее казалось искренним и глубоко прочувствованным. Верховный жрец начал читать обрядовое обращение к богам, перемежаемое протяжными возгласами молящихся, поведал о потопе, обрушившемся на землю во время мелекрила, и о людских мучениях. Пока Крэн спал, жестокая зима сковала его священную империю, наслала грозные бури и затяжные ливни, окутала Беклу непроглядной тьмой. Истощенные, ослабевшие грешники тщетно взывали к богу, моля его пробудиться и вернуть земле плодородие.

Храмовая служба велась на древнем, выспреннем языке; ее начало было исполнено такой невыразимой печали, что Майя растрогалась до слез, слушая проникновенные описания страданий родного края: поля и горы, равнины, леса и луга изнемогали под сумрачной пеленой туч и бесконечными потоками дождя. Девушка с внезапным сожалением вспомнила Морку, зябнущую в хлипкой лачуге, насквозь продуваемой студеными ветрами, и топкую грязь вдоль берегов озера.

Два жреца внесли длинный железный шест с подвешенной к нему жаровней, где пылал огонь, символизируя сожжение прошлого и окончание зимних холодов. Верховный жрец преклонил колена и снова воззвал к Крэну, умоляя его восстать ото сна и вернуться к людям, но бог, не слыша мольбы, безмятежно спал на мраморном ложе.

Майя всегда чутко реагировала на развитие повествования, будь то в рассказе или в танце, и сейчас ее охватил священный ужас – не оттого, что жрецы боялись не добудиться бога, а потому, что она сознавала: Крэн вот-вот проснется. Она привыкла слушать рассказы стариков у очага, исполнять обрядовые песни и всевозможные деревенские танцы, поэтому знала, что обычно все кажущееся невозможным обязательно происходит: спесивая красавица, отвергающая ухажеров, наконец смиряется, хитроумный ловкач побеждает могучего великана, несчастный узник чудом обретает спасение, околдованный путник пробуждается от волшебного сна. Теперь она вся дрожала от еле сдерживаемого возбуждения: спящему богу начали подносить всевозможные сокровища и драгоценности. Майя понимала, что статуя каким-то невероятным образом оживет – но как? И что случится потом? Она, чуть нагнувшись, всматривалась в неподвижную фигуру: нет, не может быть, чтобы под плотным покровом сочлененного металла прятался человек.

Великолепные подношения одно за другим сменяли друг друга, жрецы подробно и дотошно перечисляли их чудесные достоинства в разнообразных, приличествующих каждому предмету песнопениях – то суровых, то унылых, то радостных и оживленных. Прекрасные мелодии вызвали в Майе желание танцевать, и она закачалась в такт гимну, восхваляющему вино, – жрецы разливали его из бурдюков в хрустальные кувшины, расставленные вокруг ложа Крэна. Бедром Майя случайно задела Сендиля и с улыбкой обернулась к пареньку – ей нравилось, что с ним можно вести себя без напускной покорности невольницы. Он облизнул пересохшие губы, положил руку ей на плечи и притянул к себе, но Майя не придала этому особого значения – воображение перенесло ее в родную хижину, где они с сестрами весело отплясывали во дворе.

Богу подносили золото, драгоценные украшения, вино, роскошные наряды, всевозможные лакомства и оружие: серебряные копья; гнутые луки, увитые золотыми шнурами; булатный меч с узорчатым клинком и рукоятью, усыпанной самоцветами; богато изукрашенный чеканный щит; запеченную козлятину, баранину и телятину. Жрецы затянули гимн, восхваляющий еду и пиршества. Аппетитный аромат жареного мяса щекотал Майе ноздри, и рот ее наполнился слюной – они с Оккулой ничего не ели с самого утра.

Наконец жрецы в отчаянии распростерлись на полу, скорбно восклицая, что Крэн сражен жестокой зимой и никогда не вернется к людям. Верховный жрец скинул с себя церемониальные одежды и, оставшись в кожаной безрукавке невольника, воззвал к жителям империи, умоляя, чтобы хоть кто-нибудь вызвался спасти страну от гибели. Откуда-то издалека донеслось скорбное пение плакальщиков, потом все звуки затихли. Тем временем свечи в галерее погасили, только из узких оконных проемов сочился тусклый свет. Бог лежал неподвижно, окруженный грудами драгоценных даров.

В воцарившейся тишине с женской половины зала раздался испуганный детский всхлип – чья-то дочь была слишком мала и впечатлительна. Внезапно массивные храмовые двери содрогнулись от гулкого стука. Верховный жрец встал, недоуменно огляделся, подобрал жезл и приказал отворить дверь. Послышалось звонкое девичье пение, и в зал вбежала очаровательная восьмилетняя девочка в венке из весенних цветов. Она остановилась посреди мозаичного пола, раскинула руки и воскликнула:

– Благая владычица! Благая владычица!

В зал попарно вошли юные девы в белых и зеленых одеяниях, с охапками благоуханных цветущих ветвей. Радостная песня возвестила, что спасение близко: спящему богу принесут в дар самую великую ценность. Каждая девушка останавливалась у распростертого на полу жреца и с участливой улыбкой поднимала его.

Ошеломленные жрецы, пересилив удивление, с надеждой взирали на счастливых и жизнерадостных дев, которые, повернувшись к восточному входу храма, приветственно вскинули руки. Верховный жрец облачился в церемониальное одеяние и почтительно преклонил колена. Призывно пропели фанфары, и в зал вошла Форнида, благая владычица.

С тех самых пор, как ее избрали наместницей Аэрты, Форнида благоразумно отринула вызывающее поведение своей юности и появлялась на людях только в исключительных случаях (именно поэтому Майя ее никогда прежде не видела). Она очень заботилась о своей внешности и к тридцати четырем годам сохранила необычайную нежность кожи и сияющие золотисто-рыжие волосы, которые так поразили Оккулу в особняке Сенда-на-Сэя. Вдобавок она обладала невероятной живостью, сквозившей в каждом движении и поступке. От Форниды исходила сила и уверенность в себе, что, вкупе с ее красотой, делало благую владычицу подлинной избранницей богов в глазах окружающих.

Внезапно Оккула испустила резкий стон. Майя удивленно посмотрела на подругу, но та лишь молча закусила губу, не отрывая взгляда от благой владычицы, замершей под аркой восточного входа.