палатке ближней слышен мне:

Как при Ермолове ходили

В Чечню, в Аварию, к горам,

Как там дрались, как мы их били,

Как доставалося и нам.

И вижу я неподалеку,

У речки, следуя Пророку,

Мирной татарин свой намаз

Творит, не подымая глаз;

И вот кружком сидят другие.

Люблю я цвет их желтых лиц,

Подобный цвету ноговиц,

Их шапки, рукава худые,

Их томный и лукавый взор

И их гортанный разговор.

Чу! – дальний выстрел… прожужжала

Шальная пуля… Славный звук!..

Вот крик – и снова все вокруг

Затихло… Но жара уж спала;

Ведут коней на водопой,

Зашевелилася пехота;

Вот проскакал один, другой…

Шум, говор… «Где вторая рота?» —

«Что вьючить?» – «Что же капитан?» —

«Повозки выдвигайте живо!» —

«Савельич!» – «Ой-ли!» – «Дай огниво!» —

Подъем ударил барабан,

Гудит музыка полковая;

Между колоннами въезжая,

Звенят орудья; генерал

Вперед со свитой проскакал…

Рассыпались в широком поле,

Как пчелы, с гиком казаки;

Уж показалися значки

Там на опушке – два и боле;

А вот в чалме один мюрид

В черкеске красной ездит важно,

Конь светло-серый весь кипит;

Он машет, кличет – где отважный?

Кто выйдет с ним на смертный бой?..

Сейчас… Смотрите: в шапке черной,

Казак пустился гребенской,

Винтовку выхватил проворно,

Уж близко… выстрел… легкий дым…

«Эй вы, станичники, за ним!

Что? ранен?» – «Ничего! безделка!..»

И завязалась перестрелка…

Но в этих сшибках удалых

Забавы много, толку мало:

Прохладным вечером, бывало,

Мы любовалися на них

Без кровожадного волненья,

Как на трагический балет.

Зато видал я представленья,

Каких у вас на сцене нет…

Раз – это было под Гихами —

Мы проходили темный лес.

Огнем дыша, пылал над нами

Лазурно-яркий свод небес.

Нам был обещан бой жестокий.

Из гор Ичкерии далекой

Уже в Чечню на бранный зов

Толпы стекались удальцов.

Над допотопными лесами

Мелькали маяки кругом,

И дым их то вился столбом,

То расстилался облаками;

И оживилися леса:

Скликались дико голоса

Под их зелеными шатрами.

Едва лишь выбрался обоз

В поляну, – дело началось.

Чу! в арьергард орудье просят;

Вот ружья из кустов выносят,

Вот тащат за ноги людей

И кличут громко лекарей…

И вот из леса, из опушки,

Вдруг с гиком кинулись на пушки…

И градом пуль с вершин дерев

Отряд осыпан… Впереди же

Все тихо… Там, между кустов

Бежал поток; подходим ближе;

Пустили несколько гранат;

Еще подвинулись, – молчат…

Но вот над бревнами завала

Ружье как будто заблистало,

Потом мелькнуло шапки две, —

И вновь все спряталось в траве.

То было грозное молчанье!..

Недолго длилося оно,

Но в этом странном ожиданье

Забилось сердце не одно.

Вдруг залп… глядим: лежат рядами…

Что нужды? – Здешние полки

Народ испытанный… «В штыки!

Дружнее!» – раздалось за нами.

Кровь загорелася в груди!

Все офицеры впереди…

Верхом помчался на завалы,

Кто не успел спрыгнуть с коня…

«Ура!» – и смолкло. – «Вон кинжалы!..

В приклады!» – и пошла резня.

И два часа в струях потока

Бой длился; резались жестоко,

Как звери, молча, с грудью грудь;

Ручей телами запрудили.

Хотел воды я зачерпнуть

(И зной и битва утомили

Меня), – но мутная волна

Была тепла, была красна…

На берегу, под тенью дуба,

Пройдя завалов первый ряд,

Стоял кружок. Один солдат

Был на коленах; мрачно, грубо

Казалось выраженье лиц,

Но слезы капали с ресниц,

Покрытых пылью. На шинели,

Спиною к дереву, лежал

Их капитан. Он умирал;

В груди его едва чернели

Две ранки; кровь его чуть-чуть

Сочилась; но высоко грудь

И трудно подымалась; взоры

Бродили страшно. Он шептал:

«Спасите, братцы! тащат в горы…

Постойте! где же генерал?..

Не слышу»… Долго он стонал,

Но все слабей, и понемногу

Затих – и душу отдал Богу.

На ружья опершись, кругом,

Стояли усачи седые

И тихо плакали… Потом

Его останки боевые

Накрыли бережно плащом

И понесли… Тоской томимый,

Им вслед смотрел я, недвижимый.

Меж тем товарищей, друзей

Со вздохом возле называли;

Но не нашел в душе моей

Я сожаленья, ни печали.

Уже затихло все; тела

Стащили в кучу; кровь текла

Струею дымной по каменьям,

Ее тяжелым испареньем

Был полон воздух. Генерал

Сидел в тени на барабане

И донесенья принимал.

Окрестный лес, как бы в тумане,

Синел в дыму пороховом,

А там, вдали, грядой нестройной,

Но вечно гордой и спокойной,

В своем наряде снеговом,

Тянулись горы – и Казбек

Сверкал главой остроконечной.

И с грустью тайной и сердечной

Я думал: жалкий человек…

Чего он хочет? Небо ясно,

Под небом места много всем, —

Но беспрестанно и напрасно

Один враждует он – зачем?..

Галуб прервал мое мечтанье,

Ударив по плечу, – он был

Кунак мой. Я его спросил,

Как месту этому названье?

Он отвечал мне: «Валерик, —

А перевесть на ваш язык,

Так будет – речка смерти; верно,

Дано старинными людьми». —

«А сколько их дралось примерно

Сегодня?» – «Тысяч до семи». —

«А много горцы потеряли?» —

«Как знать? зачем вы не считали?» —

«Да! будет, – кто-то тут сказал, —

Им в память этот день кровавый».

Чеченец посмотрел лукаво

И головою покачал…

Лермонтов. Из поэмы «Валерик»

Эти походы доставили русской литературе несколько блестящих страниц Лермонтова, но успеху общего дела не помогли, а были вредны коренным деятелям, офицерам постоянных войск, часто несшим на своих плечах бремя этой беспощадной войны и большей частью остававшимся