Стараясь дышать как можно тише, ролфи подтащила брус и хорошенько уперла его в землю одним концом, а другим – приставила к створкам. Подергала для проверки. Ну что ж, так с ходу и не распахнешь, а дальше – огонь и дым сделают свое дело. А теперь начнем.

Грэйн взобралась на так кстати подвернувшийся штабель, подтянулась на руках – и залезла на верх забора. Спуститься оказалось гораздо проще – ролфи не стала мудрить и спрыгнула вниз.

Темно. Тихо. Даже собака, поскулив напоследок, заткнулась. Ролфи, держась в тени, быстро оббежала двор, достигла той двери, откуда шел свет, и заглянула в щелку.

То ли караулка, то ли оружейная, не поймешь. Чуть чадящая свеча освещала довольно-таки тесное помещение, весьма скудно обставленное: грубый стол, две лавки, лари и оружейные стойки по стенам. У одного из ларей спиной к Грэйн склонился какой-то человек в долгополом темном кафтане и сосредоточенно там рылся, не поднимая головы. А неподалеку, практически на расстоянии вытянутой руки, скучал без дела прислоненный к стене мушкет с примкнутым штыком…

Штыковому бою эрну Кэдвен никогда всерьез не учили, но ведь для того, чтоб одним прыжком подскочить к оружию, схватить его и со всей силы врезать прикладом прямо промеж расширившихся от ужаса глаз диллайнского тива – нет, не смесок, другой! Жаль! – много ума не надо. Крикнуть он не успел. Он больше вообще ничего не успел – и не успеет никогда. С полутора локтями отточенной стали трехгранного штыка в животе уже никого не позовешь и никуда не побежишь. Пришпилив совиного жреца к полу, как бабочку, Грэйн с похвальной предусмотрительностью быстро резанула его по горлу, радуясь появляющейся сноровке в таких делах. Сожалений и угрызений она не испытывала, равно как и жалости. То, что она проделала – и только собиралась проделать, вполне укладывалось в представления Грэйн о мире и войне. Солдату не положено рассуждать, за него найдется, кому подумать. Война – это пир огня и крови, как раз то, что по нраву богам. От мести и войны всегда страдают невинные, но раз боги допускают и благословляют месть и войну, следовательно, невиновных нет. Синхелмский тив лично не приказывал повесить ролфийку, однако он и не помешал своему коллеге это сделать. И раз невозможно дотянуться до желтоглазого ублюдка Удаза – о, вот и вспомнилось его имя! – пусть расплачивается другой ублюдок. Тоже желтоглазый.

Она быстро обшарила скрючившегося на полу тива, но ничего полезного не нашла: ни золота, ни ключей. Терять время дальше не имело смысла, а вот поживиться трофеями… Ролфи окинула скептическим взглядом караульную. Арсенал изобилием не радовал – пожалуй, мушкет был тут единственной единицей оружия, достойной быть изъятой в качестве трофея. И то в основном потому, что на длинном штыке будет удобно потом что-нибудь зажарить. Впрочем, Грэйн деловито нагрузила подвернувшийся мешок (патронных сумок тут у них не водилось, не армия же все-таки) стопкой каких-то бумажек – пригодятся для сворачивания патронов, мешочком с пулями и парочкой пороховниц, а заодно прихватила и немного ветоши и масла, чтоб потом на досуге как следует почистить оружие. Сняла с мушкета штык и заткнула его сзади за пояс, а само ружье повесила через плечо. После чего откупорила маленький бочонок с порохом и насыпала тонкую черную «дорожку» от ларей до порога. Пришла пора как следует осветить эту ночь. Грэйн ухмыльнулась, аккуратно сняла со стола свечку и подожгла конец «дорожки». После чего плотно притворила за собой дверь – и опрометью рванула к темной громаде диллайнского храма, не забыв, впрочем, прихватить с собой благословенный бочонок. Деревянная совиная молельня, полная ткани, перьев, благовонных масел, бумаги и воска, тоже должна неплохо заняться!

Импровизированный «запал» в караулке еще не успел догореть, а ролфи уже проделала примерно ту же операцию с резными дверьми храма, с той лишь разницей, что вламываться в молельню она не стала, ограничилась выбиванием стекла, чтоб забросить внутрь ополовиненный бочонок. Вот и мушкет пригодился! Кремневый замок щелкнул и выбил сноп искр, порох вспыхнул, Грэйн отскочила, опалив себе брови. Теперь конюшня! Сено, солома… тоже хорошо будет гореть!

За спиной у ролфи громыхнуло. Ага, это в караулке! Еще один глухой хлопок – а это уже бочонок! Из разбитого окна и из-под двери молельни потянуло дымком, а караулка уже вовсю горела. В окнах тивского дома замельтешили тени, кто-то забегал, закричал… Грэйн оскалилась. Пожар в курятнике – что может быть слаще? Дух разрушения овладел ролфи окончательно, вымыв из сознания солено-пряной волной последние остатки тонкой пленки цивилизованности. Конюшню поджигала уже не эрна Кэдвен. Волчица из своры Оддэйна, прокопченная в дыму и опаленная пламенем, бешено хохотала на пожарище. У нее не было имени, ничего не было – только запах крови и дыма, застивший все…

Они выбегали из дома заполошно мечущейся стайкой – какие-то женщины, пара слуг, парень в кафтане стражника. Голодная волчица в облике Грэйн разочарованно зарычала – желтоглазого не было! А эти… оставить их Локке! Пусть преданная и покинутая мать диллайн решает, что уготовано ее детям – прийти ли в ее объятия или выскользнуть… на этот раз. Грэйн моргнула – и вернулась в себя. Бешенство схлынуло, удовлетворенное. В городке зазвонил пожарный набат. Пора заканчивать.

Дочь Морайг сделала, что хотела, и отомстила, кому смогла. И довольно с них! Ветер подхватит искры и погонит пожар к ближним домам, если Локка того пожелает, а уж там… Как бы то ни было, но в ближайшее время синхелмцам будет не до поисков и облав.

Ролфи не отказала себе уже в чисто рассудочном, хоть и рискованном, удовольствии – выскочила чуть ли не в центр двора и приветствовала совиных охвостков торжествующим рычанием. Пусть хорошенько рассмотрят ту, что вернулась из-за порога смерти ради огненной мести. Пусть испугаются навсегда. И запомнят, как следует запомнят, что ролфи никогда и никому ничего не прощают.

А потом метнулась во все еще темный закуток между двумя пристройками, в два прыжка преодолела забор – и была такова.

Был ли Эйккен эрн-Янэмарэйн и при жизни болтлив, об этом можно только догадываться, но после нескольких столетий неупокоенности в посмертии он не желал молчать принципиально. И пока собирались трофеи…

«Пока ты мародерствовала на трупах, змея-стервятница...»

«Пока я делала все, чтобы нам с эрной Кэдвен не сдохнуть по дороге к побережью», – в который раз поправила насмехающегося призрака Джона.

Словом, дух предка отравлял графине Янамари скромные радости мародерства. С точки зрения шуриа, ничего постыдного в ее поступке не имелось. Врагов она убила своей рукой, все их имущество по законам войны принадлежало ей, а мертвым деньги, табак и огниво не нужны. Покойники вообще весьма непритязательны и довольствуются малым – достойным погребением в традициях своей веры.

«А эти, – дед кивнул на мертвецов и опасливо спросил: – Эти-то за нами случайно не увяжутся?»

«Не должны».

За «своих» стражей Джона не переживала. Если забыть о месте их службы, а судить лишь по внешности, то эти двое только на четверть диллайн, а значит, как все остальные синтафцы-полукровки, они исповедовали веру в Предвечного. Скоро их тела подберут, должным образом омоют, прочитают молитвы-заклинания, и, когда настанет срок, души несостоявшихся палачей скользнут в ладони Предвечного.