— Думаю, да, — со странным равнодушием ответили в левое ухо.

Гаррисон знал, что «архангел» представляет собой сложную и прочную военную машину, приспособленную к любым атмосферным условиям. Даже его лопасти можно было регулировать в зависимости от силы ветра: в данный момент они выписывали не классический крест, а два ромба. Однако его выводила из себя сама возможность аварии — не из-за смертельной опасности, а из-за недостижения цели.

— Когда мы будем на месте, по вашим расчетам? — Он ощутил, как по его спине и затылку под каской и спасательным жилетом струится пот.

— Если все пойдет нормально, остров должен быть в пределах видимости через час.

Он оставил канал рации включенным. Голоса щекотали ему слух подобно галлюцинациям сумасшедшего: «Архангел Один Архангелу Два, прием…»

Они заснули, по крайней мере так ему казалось.

Он не решался осветить их фонарем, опасаясь разбудить, хотя вероятность этого была мала — все явно выбились из сил от недостатка отдыха. Но, присмотревшись к каждому из них, он убедился, что они спят. Жаклин спала нервно и издавала какой-то горловой стон, а ее грудь под футболкой колыхалась. Картер с виду не спал, но в одном из уголков его губ образовалась маленькая черная точка, как дуло пистолета. Бланес храпел.

До полуночи оставалось десять минут, а Элиса все не появлялась.

Приближался самый важный момент.

Сердце колотилось у него в груди. Он даже подумал, что остальные его услышат и проснутся, но заглушить стук сердца нельзя было никак.

Двигаясь как в замедленной съемке, он оставил большой фонарик на полу, достал маленький и зажег его. Теперь настал час испытания огнем, в смысле светом.

Он выключил большой фонарик. Подождал. Ничего не произошло. Они спали дальше.

Маленький фонарик еле светил, как угли костра, но его было более чем достаточно для того, чтобы они не испугались, если вдруг проснутся.

Он оставил включенный фонарик на полу, рядом с большим, и снял ботинки. Он старался не терять из виду Картера. Этот человек внушал ему ужас. Он был одним из тех жестоких существ, которые жили в каком-то параллельном мире, настолько далеком от гидропонных растений, математики и теологии, насколько, к примеру, вол мог быть далек от посещения лекций в Принстоне. Он знал, что если понадобится причинить ему боль, чтобы защитить свою жизнь, бывший солдат, не раздумывая, сделает это.

И все же ни Картер, ни сам черт не помешают ему выполнить задуманное.

Он встал и на цыпочках направился к двери. Раньше он предусмотрительно оставил ее открытой. Виктор вышел в темный коридор и вытащил из кармана спички Несколько часов назад, когда Картер искал их, чтобы зажечь сигарету, он боялся, что тот обнаружит, кто их стащил. К счастью, этого не случилось.

Освещая себе путь дрожащим огоньком пламени, он свернул направо и дошел до коридора первого корпуса. Там шум дождя слышался сильнее и даже чувствовались порывы ветра. Виктор прикрыл спичку рукой, боясь, как бы она не погасла.

Темнота действовала на него угнетающе. Он был жутко испуган. По идее, Зигзаг (если это чудовище существовало, в чем он все еще сомневался) не представлял для него прямой угрозы, но ужас всех остальных вселил страх и в его жилы. А грохот дождя, завывания ветра, отсутствие света и эти стены из ледяного металла не слишком способствовали успокоению.

Спичка обожгла ему пальцы. Он задул ее и бросил на пол.

На какой-то миг, пока он вытаскивал другую спичку, Виктор ослеп.

Страх замешан на большой доле воображения — об этом он читал не раз. Если не давать волю фантазии, темнота и шум не смогут на тебя повлиять.

Спичка выскользнула у него из пальцев. О том, чтобы нагнуться и поискать ее, не могло быть и речи. Он взял другую.

Все равно он уже близок к цели. Когда пламя вспыхнуло вновь, он увидел дверь в паре метров от себя, справа.

— Куда девался Виктор?

— Не знаю, — ответила Жаклин. — И мне на это плевать. — Она перевернулась, чтобы спать дальше — пребывание в бессознательном состоянии было для нее единственным способом борьбы со страхом.

— Жаклин, мы не можем выносить всю тяжесть этого сами, — заметил Бланес. — Виктор нам очень помогает. Если он уйдет, будет все равно как если бы ушли ветер и море, и остался бы только старый корабль.

Закрывшая было глаза Жаклин села и посмотрела на Бланеса. Он продолжал сидеть на стуле, откинувшись головой на экран, зеленая футболка была покрыта пятнами пота, ноги в широких джинсах вытянуты вперед и скрещены. Добродушное, приветливое лицо с отросшей серой бородой, испещренными оспинами щеками и большим носом было повернуто к ней с ласковым выражением.

— Что ты сказал?

— Что мы не можем допустить ухода Виктора. Он — наша единственная поддержка.

— Нет-нет… Я про другое… Ты сказал что-то про ветер и море… и старый корабль.

Бланес заинтригованно наморщил лоб:

— Просто так говорят. А что такое?

— Это напомнило мне о стихотворении, которое Мишель написал, когда ему было двенадцать. Он прочитал мне его по телефону, и оно мне очень понравилось. Я сказала ему, чтобы он писал еще. Я так по нему скучаю… — Жаклин подавила внезапное желание разрыдаться. — «Ушли и ветер, и море. Остался лишь старый корабль…» Сейчас ему пятнадцать, и он и дальше пишет стихи… — Она зябко потерла плечи ладонями и с внезапным беспокойством огляделась: — Ты ничего не слышал?

— Нет, — шепотом ответил Бланес.

Тьма в зале стояла сплошной громадой. Жаклин показалось, что она больше, чем сама комната.

— Теперь моя очередь. — Она говорила со всхлипами и морщила лицо, как маленькая девочка, наказанная родителями. — Я знаю все, что он со мной сделает… Он говорит мне об этом каждую ночь… Я много раз думала о том, чтобы покончить с собой, и сделала бы это, если бы он позволил… Но он этого не хочет. Ему нравится, чтобы я его ждала, день за днем. За это он дарит мне ужас и наслаждение. Он бросает мне ужас и наслаждение в рот, точно кости собаке, и я жую их одновременно… Знаешь, что я сказала мужу, когда решила его бросить? «Я еще молодая и хочу пожить для себя, повинуясь своим желаниям». — Она растерянно тряхнула головой и улыбнулась. — Это были не мои слова… Он сказал их за меня.

Бланес кивнул.

— Я бросила мужа и сына… Я бросила Мишеля… Я должна была это сделать, он хотел, чтобы я была одна. Он приходит ко мне по ночам и заставляет меня ходить на четвереньках и припадать к его ногам. Я должна была делать макияж, красить волосы в черный цвет, одеваться как… Знаешь, почему у меня сейчас такие волосы? — Она поднесла руку к своим рыжим прядям и улыбнулась. — Иногда мне удается противиться ему. Это очень трудно, но я это делаю… Я уже и так слишком много сделала ради него, разве нет? Мне пришлось расстаться со всей своей прошлой жизнью: с работой, с мужем… Даже с Мишелем. Ты и не представляешь, сколько в нем жуткой ненависти, какие ужасные вещи он говорит о моем сыне. Живя одна, я по крайней мере могу… могу принимать всю эту ненависть на себя…