Моим сыновьям, Хосе и Ласаро

Тех вод, в которые вступаю, еще никто не бороздил.

Данте, «Божественная комедия», Рай, II

Сьерра-де-Ольеро

12 июля 1992 года

10:50

Не было ни тумана, ни темноты. Солнце светило в вышине, как вечно прекрасный греческий бог, и мир был зелен и полон аромата сосен и цветов, звоном цикад и жужжанием пчел да мирным журчанием ручья. «Ничто не может потревожить эту полную жизненной силы и света природу», — думал мужчина, хотя по какой-то причине сама эта мысль его тревожила. Возможно, дело было в контрасте между тем, что он видел, и его сознанием, что может произойти что угодно, что случай (или нечто похуже) способен в корне изменить самые приятные ощущения. Не то чтобы этот мужчина был пессимистом, но он уже достиг определенного возраста, и нажитый опыт заставлял его настороженно относиться к любой обстановке, выглядевшей райской.

Мужчина брел вдоль ручья. Время от времени он останавливался и осматривался по сторонам, словно оценивая местность, но потом неизменно шагал дальше. Наконец он дошел до места, которое ему как будто понравилось: несколько деревьев отбрасывали как раз достаточно тени, и легкая свежесть облегчала угнетающий зной. Чуть поодаль тропа взбиралась по скалистому берегу речушки и заканчивалась каменным склоном, поэтому мужчина решил, что никто не потревожит его одиночества и он будет тут как бы под защитой укрытия. На плоский камень можно сесть. Он закинет удочку и будет наслаждаться ожиданием, покоем природы и блеском воды. Ничего более успокаивающего он не знал. Он нагнулся и поставил на землю корзину с наживкой и удочку.

Разогнувшись, он услышал голоса.

Из-за того, что еще минуту назад было совсем тихо, сначала он даже немного испугался. Голоса раздавались с той части склона, которая была ему не видна, и, судя по высокому тембру, это были голоса детей. Они что-то кричали, наверняка играли в какую-то игру. Мужчина предположил, что они живут в одном из домов, стоявших у подножия гор. Хотя присутствие других людей несколько стесняло его, он утешил себя тем, что в конце концов играющие дети — лучшее довершение такого прекрасного дня. Он снял спортивную кепку и, улыбаясь, вытер пот. Но внезапно застыл как вкопанный.

Никакая это была не игра. Что-то тут не так.

Один из детей страшно кричал. В тихом воздухе слова сливались, и мужчина не мог их разобрать, но ясно было, что тот, кто их выкрикивал, счастливым себя не чувствовал. У мальчика, который так кричал, были серьезные проблемы.

Внезапно все голоса стихли, прекратились даже пение птиц и возня насекомых, словно весь мир затаил дыхание в ожидании чего-то необычного, что должно было случиться.

Мгновение спустя раздался другой, совсем другой вопль. Это был визг, пронзивший небо, разбивая вдребезги чистый фарфор голубого воздуха.

Стоя у ручья, мужчина подумал, что это летнее воскресное утро 1992 года уже никак не будет таким, как он ожидал. Все изменилось, может, совсем немного, но безвозвратно.

Милан

10 марта 2015 года

9:05

Казавшийся невозможным в домашней тишине крик, стихнув, еще мгновение звучал в ушах синьоры Портинари каким-то отголоском. Долю секунды спустя он повторился, и только тогда синьора Портинари смогла отреагировать. Она сняла с носа очки для чтения, прикрепленные к цепочке, и оставила их на груди.

— Что это? — вслух спросила она, хотя в такое время (электронные часы на полке — подарок банка, в котором она получала пенсию, — показывали 9:05) девушка-эквадорка, выполнявшая у нее домашнюю работу, еще не приходила, и она была дома одна. Но после смерти мужа четыре года назад синьора Портинари часто говорила с тишиной. — Господи всемогущий! Что это?..

Крик прозвучал снова, еще громче. В памяти синьоры Портинари всплыл пожар в ее старой квартире в центре Милана, который пятнадцать лет назад чуть не стоил жизни ей и ее мужу. Теперь, уже овдовев, она решила переехать в эту квартиру на виа Гварделли, около университета. Квартирка была поменьше, но и поспокойнее, и больше подходила для пожилой одинокой женщины. Ей нравилось тут, в этом районе никогда не происходило ничего плохого.

До сих пор.

Она побежала к дверям так быстро, как позволили натруженные годами суставы.

— Пресвятая Богородица! — шептала она, сжимая что-то в руке; потом увидела, что это была ручка, которой она записывала список покупок на неделю, но сначала вцепилась в ручку так, точно это было распятие.

На лестничной площадке толпились соседи. Все смотрели наверх.

— Это у Марини! — воскликнул синьор Дженовезе, сосед из квартиры напротив, молодой графический дизайнер, к которому она испытывала бы гораздо большую симпатию, если бы он не проявлял явные гомосексуальные наклонности.

— Профессоре! — послышалось с другого этажа.

«Профессоре», — подумала она. Что могло случиться с этим беднягой? И кто так жутко кричал? Голос был явно женским. Но кто бы это ни был, в одном синьора Портинари была уверена: она никогда не слышала таких воплей, даже во время того ужасного пожара.

Потом послышался шум шагов, топот человека, который со всех ног бежал вниз по лестнице. И синьор Дженовезе, и она сразу не среагировали. Они, остолбенев, смотрели на площадку — бледность и страх словно объединили их, стерев разницу в возрасте. Сердце синьоры Портинари сжалось, и она была готова ко всему, будь то преступник или жертва. Как-то интуитивно она решила: хуже, чем прислушиваться, как рассыпаются эхом эти вопли истязаемой души, не видя, кто их издает, не может быть ничего.

Но когда она наконец увидела лицо кричавшей, она с абсолютной точностью поняла, что ошиблась.

Бывали вещи гораздо хуже воплей.

Когда опасность кажется нам незначительной, она перестает быть незначительной.

Фрэнсис Бэкон

Мадрид

11 марта 2015 года

11:12

Ровно за шесть минут и тринадцать секунд до того, как в ее жизни произошел ужасный и необратимый переворот, Элиса Робледо занималась делом совершенно обыденным: проводила факультативное занятие по современным физическим теориям для пятнадцати студентов-инженеров второго курса. Она никоим образом не подозревала о том, что вот-вот должно с ней случиться, потому что в отличие от многих студентов и немалого числа преподавателей, которым эти аудитории могли показаться страшными, Элиса здесь чувствовала себя спокойнее, чем в собственном доме. То же самое было с ней в старенькой школе, где она заканчивала старшие классы, и в голых аудиториях факультета. Теперь она работала в светлых современных корпусах Высшей инженерной школы Мадридского университета имени Алигьери, роскошного частного учебного заведения, в аудиториях здесь были огромные окна с прекрасными видами на университетский городок, замечательная акустика и стоял запах ценных пород дерева. В таком месте Элиса согласилась бы и пожить. Она бессознательно считала, что ничего плохого с ней здесь случиться не может.