– Я никогда и ни с кем не пересекал границу, – сказал он на фарси. – Но ты моя сестра. И тебя я переведу.

Почему-то мне вдруг стало легче.

Спустя немного мы увидели грузовичок, двигавшийся нам навстречу. Поравнявшись друг с другом, оба водителя резко затормозили.

– Живо! – приказал Мосейн.

Мы с Махтаб ступили на дорогу. Я обернулась, ожидая, что Мосейн последует за нами.

– Отдашь это человеку в другой машине, – сказал он, сунув мне паспорта.

Затем его лицо пронеслось мимо – водитель голубого пикапа нажал на газ. Голубой пикап исчез, а с ним и Мосейн.

Что ж, он нас бросил, решила я. Больше мы его никогда не увидим.

Другая машина развернулась и остановилась рядом с нами. Мы сели в кабину. Водитель, не теряя ни минуты, помчался по извилистой дороге, поднимавшейся в горы.

Это был открытый грузовичок типа джипа. В кабине находилось двое мужчин, и я отдала наши паспорта тому, что сидел в центре. Он взял их у меня с опаской, словно они вот-вот воспламенятся. Никто не хотел себе лишних неприятностей.

Проехав короткий отрезок пути, грузовичок остановился, и человек в центре жестом велел нам перелезть в кузов – открытый и незащищенный. Я понятия не имела, зачем это нужно, однако подчинилась.

Мы тут же двинулись дальше с немыслимой скоростью.

Накануне ночью, в бетонном сарае, мне казалось, что замерзнуть сильнее уже невозможно. Я ошибалась. Мы с Махтаб тесно жались друг к дружке в открытом кузове. Ледяной ветер пронизывал нас насквозь, но Махтаб не жаловалась.

Мы уносились все дальше по извилистой дороге, змейкой уходившей ввысь.

Сколько мы так выдержим? – думала я.

Водитель свернул с большака и поехал по бездорожью – каменистой, бугристой местности, явно не предназначенной для автомобиля. Проехав с полмили, он остановился и позвал нас обратно в кабину.

Мы продолжили путь, самостоятельно прокладываемый нашим четырехколесным транспортным средством. Время от времени нам попадались то хижины, то стадо тощих овец.

Человек в центре вдруг указал на одну из вершин. Я подняла голову и вдалеке разглядела одинокий профиль мужчины, стоявшего на горе с винтовкой наперевес, – караульный. Человек в центре покачал головой и что-то пробормотал. По мере продвижения вперед он указывал на других часовых, охранявших горы.

И вдруг резкое «бах!», которое ни с чем не спутаешь, – тишину дикой местности прорезал ружейный выстрел. За ним грянул второй, эхом прокатившийся по горам.

Водитель резко затормозил. И он, и сопровождающий позеленели от страха, отчего мне стало и вовсе не по себе. Махтаб тесно жалась ко мне. Солдат, на ружье которого был взведен курок, бежал к нам; мы сидели в напряженном молчании. На нем была форма цвета хаки, стянутая на поясе. Мне в руку сунули паспорта. Не зная, что с ними делать, я спрятала их в сапог и, крепко обняв Махтаб, стала ждать.

– Не смотри на него, – шепнула я Махтаб. – И ничего не говори.

Солдат осторожно приблизился к окну грузовика, наставив дуло на водителя. Я замерла от страха.

Он что-то сказал на незнакомом мне языке. Пока мужчины энергично объяснялись, я старалась на них не смотреть. Оба повысили голос. Солдат заговорил злобным, оскорбительным тоном. Махтаб сжала мне руку. От страха я чуть дышала.

Наконец – мне показалось, что прошла целая вечность, – солдат отступил назад. Водитель и его спутник обменялись взглядами и вздохнули с нескрываемым облегчением. Видимо, солдат поверил в рассказанную водителем легенду.

Мы снова тронулись в путь по бездорожью, подскакивая на ухабах до тех пор, пока не добрались до скоростного шоссе. Мимо нас в обоих направлениях мчались военные машины. Вдали мы завидели контрольно-пропускной пункт; не доезжая до него, водитель притормозил у обочины и жестом велел нам вылезать. Наш спутник тоже вышел из джипа и повел нас за собой. Значит, надо было обойти контрольно-пропускной пункт.

Проводник вывел нас в открытое поле – горное плато, покрытое снегом, льдом и смерзшейся грязью. С контрольно-пропускного пункта оно прекрасно просматривалось. Я ощущала себя мишенью в карнавальном тире. За несколько минут мы пересекли поле и вышли на другое оживленное шоссе.

Я предположила, что здесь нас должен подобрать либо джип, либо красная машина, о которой говорил Мосейн. Но вместо того, чтобы ждать у обочины, проводник повел нас краем шоссе. Мы шагали за ним – замерзшие, измученные, сбитые с толку.

Мы шли и шли – причем по ходу движения транспорта, что было опасно, – то вверх, то вниз по холмам, с равномерной скоростью, не замедляя шаг даже тогда, когда мимо с ревом проносились огромные военные грузовики. Иногда мы поскальзывались на заледеневшей грязи, но и это было не помехой. Махтаб ни разу не пожаловалась.

Так продолжалось примерно с час, пока наконец наш провожатый не увидел пятачок утоптанного снега перед почти отвесным холмом. Он жестом предложил нам присесть отдохнуть. С помощью нескольких слов на фарси, подкрепляемых жестами, он велел нам дожидаться его здесь. И быстро удалился. Мы с Махтаб сидели на снегу, полностью предоставленные сами себе, провожая глазами человека, который исчез за гребнем длинного обледенелого холма.

С какой стати ему возвращаться? – думала я. Здесь противно. Амаль заплатил им всем вперед. В нас только что стреляли. Спрашивается, зачем ему возвращаться?

Не знаю, сколько времени мы там просидели – в ожидании, недоумении, тревоге и молитвах.

Я боялась, что кто-нибудь остановится и попытается выяснить, в чем дело, или… предложит помочь. Что тогда?

Мимо проехал джип, за рулем которого сидел тот, кто отговорился от солдата. Он в упор на нас посмотрел, но сделал вид, что не узнает.

Тот человек не вернется, твердила я себе. Сколько нам еще вот так сидеть и ждать? Куда теперь податься?

Махтаб молчала. На ее личике было более решительное выражение, чем раньше. Она направлялась домой в Америку.

Человек не вернется. Теперь я в этом уже не сомневалась. Дождемся темноты. А там надо будет что-то предпринять. Но что? Самостоятельно продолжить путь, пройти через горы и попасть в Турцию? Может, стоит отыскать контрольно-пропускной пункт и отдать на поруганье наши мечты, а возможно, и самих себя? А что, если мы просто замерзнем среди ночи и погибнем, обнявшись, где-нибудь у шоссе?

Человек не вернется.

Я вспомнила историю, давным-давно рассказанную мне Хэлен, – об иранке с дочерью, которых вот так же бросили. Девочка умерла. Мать еле выжила, но в результате выпавшего на ее долю испытания потеряла все зубы. У меня из головы не шел образ этой многострадальной женщины.

Парализованная холодом и паникой, я не заметила приближения красной машины. Я обратила на нее внимание лишь тогда, когда она, притормозив, съехала на обочину.