Круглый повернул голову и увидел у самой стены на диване, бледного как смерть Кобылкина.

– Сашка! Сашка! – закричал он, пугая ребенка, и бросился трясти Кобылкина. – Сашка, очнись!

Тут же, словно скинув с себя оцепенение, все бросились к дивану. Маша растолкала всех и, заревев, начала гладить по белому холодному лицу Кобылкина, что-то шептать ему на ухо, целовать. Маринка во всей этой суете вдруг зычным, командно-медицинским голосом рявкнула:

– Тихо я сказала!

Уверенными хоккейными движениями она растолкала всех вокруг Кобылкина, пощупала пульс на шее, заглянула в его стеклянные зрачки, повернулась к Круглому и еще громче закричала:

– Бей сюда кулаком, сильно! – И показала Женьке пальцем, куда надо бить. – Быстро, я сказала, потом два вдоха в рот, со всей силы, ну! Быстро!

Сама подскочила и бросилась на кухню, крича на бегу: «Машка, где их адреналин в ампулах, помоги мне, и шприцы тут валялись!»

Только аспирант Володя по-прежнему стоял бледный у стены, держа руку на груди и не спуская глаз с мертвенно-серого, похожего на покойника Кобылкина. Да Женькин сынок, сообразив, что взрослым сейчас не до него, взял свою машинку и сел на пол перед телевизором. Маша, забегая в комнату с мокрым полотенцем и морщась при виде очередного удара Круглого в грудную клетку, со всхлипом спросила:

– Женя, что случилось? Ты же с ними был!

Набирая очередной раз воздух в легкие, Круглый ответил потерянным голосом:

– Маша, он на Ковчеге уплыл, с этой, с девочкой, это часы его доконали, – Круглый вдул очередную порцию воздуха в рот брату. – С ними трудно перенестись, я хотел у него хотя бы крышку забрать, не успел!

Бергина, перестав реветь, вытаращила глаза на Круглого, но он уже снова делал очередной вдох. Со шприцом в руке вбежала Маринка, на секунду остановилась и бросила: «Ты ж ему грудь проломишь, куда ж так сильно!» Подбежала, оттерла боком Машу, прикрикнула Женьке, чтобы держал голову, и сделала инъекцию в трахею.

Через мгновение, которое показалось всем вечностью, Кобылкин пошел пятнами, покраснел, веки его стали подрагивать. «Тьфу на вас, придурки, связалась с вами!» – сказала Маринка и, по-бабьи всхлипнув, прижала сильно дрожащие руки со шприцем к животу и ушла на кухню.

– Может, еще раз по фанере двинуть и подуть ему в рот? – неуверенно спросил Круглый.

В этот момент Кобылкин закашлялся и открыл глаза: «Елки-палки, Женя, я тебе счас сам в челюсть стукну! Ой, как груди больно…»

– Стукни, братка, стукни! Козел ты, всех напугал! Сразу очухаться не мог, это все из-за часов! – уставшим голосом, но с плохо скрываемой радостью сказал Женька и тут же встал, подошел к сыну и взял его на руки.

Блуждающий по квартире Сашкин взгляд остановился на Маше, которая тоже улыбалась, вытирая поплывшую от слез тушь пальчиком, и стояла перед ним как на подиуме, в купальнике. Кобылкин расплылся в счастливой улыбке и резко встал, слегка качнувшись от головокружения:

– Ма-а-ашка, моя Машка! Какая ты у меня красавица! Как я соскучился по тебе!

Не успев закончить, он увидел у стены все еще бледного, но уже улыбающегося аспиранта. Потом снова посмотрел на Машу, потом на Володю, потом опять на Машу, сказал:

– А чего это ты голая ходишь? Или я тут не вовремя, да? Слышь, парняга, а ты чего тут делаешь, в моей квартире?

– Дурак ревнивый! – сказала Маша. – Володя, не обращай внимания… – и пошла одеваться в ванную.

Кобылкин наклонил голову, посидел, словно что-то вспоминая, затем подскочил, бросился к столу и, не выпуская зажатые в ладонях крышку и часы, сгреб компьютер и бросился вслед за Машей в ванную, на ходу крикнув Круглому: «Женька только не уходи никуда пока, счас проверим!»

– Включай компьютер. Быстро выходи в Интернет, в свои сети, – вручая компьютер еще не до конца одевшейся Маше, заторопил ее: – Прошу тебя, не спорь, делай, что говорю!

– Зачем, Саш? Может, не в ванной? Мне с тобой очень надо поговорить, – без привычной уверенности в голосе сказала Маша, нажимая кнопки на клавиатуре и выходя в Интернет.

– Мне тоже очень надо с тобой поговорить! Но не сейчас! У тебя же есть школьные там, детские фотки на твоей страничке?

– Откуда? Я этим не страдаю… – Маша замолчала, не отрывая глаз от взлохмаченного и такого родного Сашки. – Если только у моей соседки по парте, у нее там весь школьный альбом. Кажется, и со мной были кадры, погоди, сейчас глянем.

Маша быстро нашла одноклассницу. Пока открывался альбом с фотографиями, она поставила ноутбук на стиральную машинку и вдруг, тут же, в ванной, обняла Кобылкина за шею:

– Значит, ты меня любишь все-таки, раз вернулся, как я рада…

Далее две-три минуты продолжалось то, что называется долгим и жарким поцелуем. Кобылкин, растворяясь в Маше, успел отметить про себя, что целовала она его не так, как раньше, а как-то по-другому, нежнее, что ли… Они бы долго еще так стояли, если бы дверь вдруг не открылась и уже одетая в пальто Маринка не показалась в дверном проеме:

– Короче, я пошла, у меня руки трясутся до сих пор. Спасибо тебе, Кобылкин, первый раз интертрахиальную инъекцию сделала, только в учебниках читала. Вы это, кончайте экспериментировать. Мы с Володей решили в ресторан сходить, стресс снять, а вы, как, тово, нацелуетесь, звоните…

– Спасибо тебе, Марин, – сказал Кобылкин, – С меня причитается, рестораном не отделаешься, ты же мне жизнь спасла!

– Володе спасибо скажи, он придумал, как вас вытащить! Хотя я до сих пор не могу поверить в этот бред… Ладно, пойдем мы, если хотите к нам – подходите, мы в «Вечернем» будем, рядом…

Кобылкин вышел из ванной, пожал руку Володе, помявшись, извинился за подозрения и закрыл за ними дверь. Маша была уже в комнате с компьютером. Женька сидел на диване и о чем-то разговаривал с сыном. Сашка быстро подошел к ноутбуку и принялся просматривать фотографии. Часы он положил, никому не показывая, под крышку старого, еще советского, письменного стола.

Вдруг он замер, выпрямился, снова наклонился, увеличил на экране фотографию, странно, почти испуганно, посмотрел на ничего не понимающую Машу и показал изображение брату.

Женька взглянул. Посадил рядом сына. Встал, принялся на разном расстоянии рассматривать фотографию, повторяя тихо: «Тво-ю дивизию! Тво-ю дивизию! Тво-ю дивизию!»

– Слушайте, вы чего, а? – напряженным голосом спросила Маша. – Это я на каникулах, в деревне у бабушки этой одноклассницы, по-моему, в пятом, или шестом классе. Ребят, вы чего? Так, дайте, я закрою…

Тут Женька сказал, обращаясь к брату:

– Не может быть! Сашка, что творится! Это же она! Почему у тебя волосы, сколько помню, были каштановые, а на фотке русые, говори, Маша!

– Да просто с первого курса красила. Я вроде как отличницей на факультете была, не хотелось, чтоб меня называли блондинкой. Потом поумнела, но уже привыкла с новым цветом… – немного путаясь, запинаясь и чувствуя нарастающую беспричинную тревогу, ответила Мария.