или кого бы то еще ни было (как это кажется многим видным представителям российской интеллигенции), а из Кремля. Главное состоит в том, что об этом поздно говорить в будущем времени – грозное завтра для России уже наступило.

Восприятие фашизма в России мистифицировано и искажено ее трагическим историческим опытом. Фашизм ассоциируется здесь исключительно с одной из его самых жестоких и кровавых ипостасей – германским нацизмом со всей присущей ему людоедской атрибутикой: мировой войной, концлагерями, холокостом, массовыми казнями и пытками. Но фашизм существовал и в более «вегетарианских» формах, отчего его сущность не менялась. Идеология итальянских фашистов при Муссолини несильно отличается от тех откровений, которыми делится сегодня руководство России. То же можно сказать о режиме Франко в Испании.

По утверждению Карлейля, лорд Честерфильд, посетивший Францию за несколько лет до революции, когда еще ничто не предвещало бури, написал под Рождество в частном письме другу: «Буду краток: все признаки, которые я когда-либо встречал в истории и которые обычно предшествуют государственному перевороту и революции, существуют теперь во Франции и умножаются с каждым днем». Я также буду краток: все признаки, известные из истории, которые предшествуют формированию «мягкого фашизма», присутствуют в современной России и умножаются с каждым днем: открытый отказ от либеральных ценностей; попустительство шовинизму, слегка декорированному патриотизмом; сосредоточение в руках государства мощной пропагандистской машины, нацеленной не на информирование, а на программирование мышления и поведения; травля меньшинств, в том числе сексуальных, в угоду маргинальному сознанию; подавление независимого правосудия и формирование репрессивной правоохранительной системы (разной степени жесткости) и исподволь складывающийся культ личности вождя.

Поразительне, что никто фашизма в России особенно не стесняется, просто по возможности стараются избегать произносить это слово. Фашизм в России давно стал государственной идеологией (которую все ищут, да так и не могут найти), но, в отличие от уличного, бутафорского фашизма, он стыдливо предпочитает не называть себя собственным именем.

Россия не первая страна, которой приходится решать проблему технологического отставания. Выдающийся английский историк Арнольд Тойнби писал, что в обществе, которое вынуждено догонять соседей, развиваются две взаимоисключающие реакции на вызов – слепое подражательство или консолидация вокруг архаичных ценностей. Тойнби называл эти два типа поведения соответственно «иродианством» и «зелотизмом». И тот и другой путь он считал тупиковым, так как бездумное подражание приводит к тому, что на неподготовленную культурную почву переносятся идеи и институты, которые там не могут функционировать, а самоотверженное следование устаревшим традициям приводит к полному экономическому и военному истощению. Только стимулирование творческого развития на базе собственной культуры может вывести общество из исторического тупика.

В современной России было достаточно и «иродианства», и «зелотизма». От Горбачева до Путина либералы стремились построить в России Европу, с приходом Путина маргиналы пытаются изгнать Европу из России. Тем не менее за свою историю Россия дважды умудрялась осуществить глубокую и успешную модернизацию общества и государства (в обоих случаях очень неоднозначную) – при Петре I и при большевиках. И в том и в другом случае модернизация осуществлялась как часть некого идеологического «национального проекта». Вопрос весь в том, каким именно должен быть этот проект.

Для России идеологический выбор сегодня крайне сужен – между фашизмом и либерализмом. Тот, кто надеется на какой-то третий путь, обманывает себя. В принципе нельзя отрицать возможность фашистской модернизации. Для этого фашизм должен перестать быть мягким и переродиться в чудовищную тотальную кровавую диктатуру. Но и в этом случае успех проекта сомнителен, так как в России нет уже лишних двадцати – тридцати миллионов людей, которых можно было бы бросить в топку модернизации.

Таким образом, выживание России на практике может быть связано только с реализацией либерального проекта. Но тот легковесный и подражательный либерализм, которым Россия питалась последние десятилетия, никаких исторических задач разрешить не может. Выход должен быть найден на путях формирования в России «творческого либерализма», выросшего из собственной культурной почвы, учитывающего реалии российского менталитета и замкнутого не на концепцию прав человека (важность которой никто не отрицает), а на идею национального возрождения России.

Очерк 38

Серый поворот. Почему Путин должен был стать Сталиным?

Начиная с 2011 года политическая атмосфера в России только непрерывно накалялась. В воздухе запахло серостью. Уголовные дела выскакивают из телевизора, как черти из коробочки. Всплывают на экране и новые лица, которые при ближайшем рассмотрении оказываются еще безобразнее старых. Власть медленно, со скрипом поворачивается вокруг собственной оси, а общество с любопытством наблюдает за политической каруселью, при помощи которой Кремль прокладывает новый курс по старой колее. Демократическая общественность упорно не верит в способность власти предлагать новую политическую повестку дня. Все действия Кремля интерпретируются ею исключительно как пропаганда. Но в действительности власть, несмотря ни на что, продолжает оставаться основным политическим игроком, способным менять правила игры по своему усмотрению.

Из того глубокого и затяжного кризиса, в котором Россия находится уже без малого полвека (если отсчитывать его начало от конца 1970-х), нет простого и однозначного выхода. В равной степени не существует и какого-то одного достоверного сценария развития событий. У этой исторической драмы может быть несколько продолжений, и каждое из них в той или иной степени вероятно. Какой из сценариев будет взят историей за основу, зависит от множества обстоятельств, в том числе случайных, учесть которые не под силу ни одному аналитику. Остается лишь обрисовывать сценарии и оценивать их относительную перспективность в режиме онлайн.

Нет ничего удивительного в том, что в первую очередь внимание к себе привлекают крайние варианты. Это либо праворадикальный переворот, во многом подготовляемый (осознанно или неосознанно) политикой властей[108], либо революция, тоже, в общем-то, провоцируемая Кремлем, с неизбежно следующей из нее диктатурой (природа которой непредсказуема)[109]. Однако, кроме сценариев, которые предполагают то или иное разрешение проблемы, могут быть и сценарии, ориентированные исключительно на то, чтобы отложить какие бы то ни было решения в долгий ящик. Одним из таких сценариев является бюрократическая оптимизация режима.

Я полагаю, что, запустив механизм посткоммунистической контрреволюции, Кремль ушел на вираж, возможность которого мало кто предвидел. «Левому повороту» он противопоставил «серый поворот». Хотя официально ни о каком новом курсе не объявлялось, из-за зубчатой стены каждый день стали вылетать «ошметки» какого-нибудь нового высокопоставленного чиновника. Перефразируя классика, можно сказать, что по мере продвижения к стабильности клановая борьба возрастает.

Кремль произвел бюрократическую иннервацию режима. Это его ответ на несостоявшуюся революцию. Одной рукой подавляя революционное движение, он другой рукой пытается по-своему воплотить в жизнь главные лозунги революции. Это уже вторая попытка трансформировать систему, инициируемая властью за последние годы. Первая попытка, предпринятая в период президентства Медведева, провалилась. Но либеральная оптимизация в духе Михаила Горбачева, заявленная, но так и не осуществленная Дмитрием Медведевым, как оказалось, не является единственной возможной формой бюрократической оптимизации. Похоже, в Кремле с опозданием на тридцать лет в новых исторических обстоятельствах решили-таки реализовать «андроповскую» версию перестройки.

Нельзя недооценивать политическое значение шквала уголовных разборок в высших эшелонах власти, списывая все исключительно на дешевый и конъюнктурный пиар. Пока общественность с изумлением наблюдает за происходящим, удобно расположившись в партере с попкорном. Зрителям кажется, что они все еще смотрят рекламную заставку. Однако на самом деле уже давно идет первая серия фильма. Более того, полагаю, что перед второй серией очень многих попросят выйти из зала с вещами, в том числе тех, кто сидит сегодня в первых рядах. Им скоро могут предложить другие места. Это русское кино, у него своя драматургия, без хеппи-энда.

Нет ничего удивительного в том, что