— По твоим словам получается, что я должна радоваться тому, что мне отказали.

Какое-то время я смотрел вдаль, вспоминая.

— Да, должна. — Я допил кофе. — Все, пора возвращаться.

Проезжая назад по набережной, я обратил внимание на то, что в тишине, оставшейся позади, что-то изменилось. Что-то одновременно неуловимое и в то же время такое, от чего нельзя укрыться. Нечто подобное неумолимо светлеющему небу.

Когда мы подъехали к коммуникационному центру Эллиота, Ирена уже ждала нас, прислонившись к лимузину и уставившись в море. Её мужа нигде не было видно.

— Лучше оставайся здесь, — бросил я Трепп, выходя из машины. — Спасибо за кофе.

— Не стоит.

— Полагаю, какое-то время я буду видеть тебя на экране заднего обозрения.

— Ковач, сомневаюсь, что ты вообще что-нибудь заметишь, — весело ответила Трепп. — У меня это получается гораздо лучше, чем у тебя.

— Это мы ещё посмотрим.

— Да-да. Ладно, до встречи.

Я направился к лимузину, и она крикнула вслед, повышая голос:

— И чтобы с вирусом все было в порядке. Нам бы очень не хотелось, чтобы с ним что-нибудь произошло.

Сдав назад метров десять, Трепп с показной удалью резко взмыла в воздух, разорвав тишину пронзительным ревом турбин. Едва не задев нас, машина пронеслась над нашими головами и, развернувшись, ушла в сторону океана.

— Кто это был? — Голос Ирены Элиотт прозвучал хрипло, что можно было объяснить обильно пролитыми слезами.

— Прикрытие, — рассеянно ответил я, провожая взглядом машину, прошедшую над остовом затонувшего авианосца. — Работает на тех же людей. Не беспокойтесь, это друг.

— Возможно, она ваш друг, — с горечью поправила Элиотт. — Но не мой. Среди вас у меня друзей нет.

Я посмотрел на неё, затем снова отвернулся в море.

— Справедливо.

Тишина, нарушаемая шумом прибоя. Элиотт провела рукой по полированному кузову лимузина.

— Вам известно о том, что произошло с моей дочерью, — произнесла она мертвым голосом. — Вы с самого начала знали об этом.

Я кивнул.

— И вам на это насрать, так? Вы работаете на человека, использовавшего её словно кусок туалетной бумаги.

— Вашу дочь использовали многие мужчины, — жестоко ответил я. — Она сама с готовностью отдавала себя. И, не сомневаюсь, ваш муж сказал, почему Элизабет так поступала.

Ирена Элиотт поперхнулась. Я уставился вдаль, где у самого горизонта в предрассветном полумраке быстро таяла машина Трепп.

— Она поступала так по той же самой причине, по которой пыталась шантажировать человека, на кого я работал. И по той же причине она пробовала надавить на своего хозяина, очень неприятного человека по имени Джерри Седака, и тот в конце концов её убил. Элизабет делала это ради вас, Ирена.

— Убирайся к чертовой матери!

Ирена Элиотт начала плакать, и в утренней тишине этот звук был наполнен безысходным отчаянием.

— Я больше не работаю на Банкрофта, — осторожно произнес я. — Я перебежал на другую сторону. И сейчас хочу дать вам возможность ударить Банкрофта по больному месту. Ударить чувством вины, которое никогда не возникло у него, пока он трахал вашу дочь. К тому же теперь, когда вы не на хранении, вы с мужем сможете вдвоем собрать деньги и купить для Элизабет новую оболочку. Или хотя бы забрать её из хранилища и устроить в какой-нибудь виртуальный кондоминиум. Главное то, что, покинув холодильник, вы можете что-то делать. У вас есть выбор. Вот что я вам предлагаю. Я возвращаю вас в игру. Не швыряйтесь подобными предложениями.

Я слышал, как у меня за спиной Ирена борется со слезами. Я ждал, отвернувшись к морю.

— Вы без ума от своей доброты, не так ли? — наконец сказала она. — Вы полагаете, что оказываете большую услугу, но вы ведь не добрый самаритянин, правда? Я хочу сказать, хоть вы и вытащили меня с хранения, за все надо платить, так?

— Разумеется, — тихо подтвердил я.

— Я должна запустить этот вирус. Ради вас я должна преступить закон, иначе придется вернуться на хранение. И если я закричу или что-нибудь испорчу, мне есть что терять. Вот какую сделку вы предлагаете, разве не так? Даром ничего не делается.

Я не отрывал взгляда от волн.

— Да, именно такую сделку я и предлагаю, — согласился я.

Снова наступила тишина. Краем глаза я видел, как Ирена Элиотт оглядела свою новую оболочку, словно чем-то себя облила.

— Вы хоть представляете себе, что я сейчас испытываю? — спросила она.

— Нет.

— Я спала с мужем, и казалось, что он мне изменяет. — Сдавленный смешок. Ирена сердито вытерла глаза. — Мне казалось, я ему изменяю. Понимаете, когда меня помещали на хранение, я оставила тело и семью. Теперь у меня нет ни того, ни другого.

Она снова осмотрела себя, затем подняла руки и покрутила ими, растопыривая пальцы.

— Я сама не знаю, что чувствую, — сказала она. — Я не знаю, что чувствовать.

Я многое мог бы сказать ей в ответ. На эту тему сказаны и написаны горы слов; споры и новые исследования не прекращаются до сих пор. Тривиальные описания проблем новых оболочек в популярных журналах: «Как заставить партнера полюбить вас опять — в новой оболочке»; пустые, бесконечные психологические трактаты: «Некоторые аспекты вторичных травм новых оболочек»; и даже ханжеские учебники долбаного Корпуса чрезвычайных посланников, также имеющие свои суждения по данному вопросу. Цитаты, точки зрения, яростные нападки религиозных деятелей и бредовый вздор безумцев. Я мог бы вывалить все это на Ирену Элиотт. Мог бы сказать, что она чувствует то, что естественно для человека без специальной подготовки. Я мог бы попытаться объяснить ей, что все это со временем пройдет. Что через это уже прошли миллионы людей. Я мог бы даже заверить её, что какому бы богу она ни принесла клятву, сейчас тот следит за ней. Я мог бы солгать, мог бы прибегнуть к логическим рассуждениям. Но результат был бы приблизительно одним и тем же. Потому что действительность причиняла боль, и в настоящий момент никто и ничто не могло избавить Ирену Элиотт от этой боли.

Поэтому я промолчал.

На нас надвигался рассвет. Фасады зданий озарялись ярким свечением. Я взглянул на окна коммуникационного центра Элиотта.

— Где Виктор? — спросил я.

— Спит. — Вытерев лицо тыльной стороной руки, Ирена шмыгнула носом, борясь со слезами. — Вы говорите, Банкрофту будет больно?

— Да. Он не сразу поймет, в чем дело, но ему будет очень больно.

— Заражение искусственного интеллекта вирусом, — продолжала Ирена Элиотт. — Преступление, за которое полагается стирание. Нападение на влиятельного мафа. Вы отдаете себе отчёт, на какой риск мы идем? Вы хоть понимаете, что именно от меня хотите?