— Он-то как раз звонил. Все как сказал Бай. Я прочитал ваш совместный труд. — Меркулов вынул из папки протоколы, составленные в аэропорту и на Петровке. — Бай не боится, пять полотен действительно обнаружены. Они из каталога Константиниди. И больше того, там нет пометки «проданы». Значит, украдены. Господи помилуй, ну что за жизнь? Одни сплошные обыски… Надо ехать в Староконюшенный, к Ларисе этой. На Комсомольском работает Полунин со своими… — Костя повздыхал и перелистнул страницу в блокноте. — Во Фрязине обнаружен труп контролера СИЗО Скибы. Почерк тот же, что и у Малахова, — от уха до уха. Погосов?

— А кто ж другой! И фейерверк у моего дома — тоже его рук дело. Но он не пиротехник, к бомбам отношения может и не иметь. Они, скорее всего, дело рук Андрюши Беленького. У покойничка, кажется, действительно были золотые руки, прав Бай… А как ты думаешь, Костя, кому было выгодно, больше — нужно! — убрать нас с Ларисой: Баю или Ованесову? Ну, скажем, ее Гурам может опасаться, все-таки сто семнадцатая статья, четвертая часть, для «авторитета» — это гроб с музыкой. А я при чем тут? Тогда уж скорее Никита? Малахова убрал Погосов, он же — и своего, так сказать, спасителя, Скибу. Это и должно было произойти, только один телок не догадывался. Погосов обязан был по идее убрать тогда и Ларису. Но на веревке висел Беленький? Считай: три часа ночи — в Староконюшенном, раз. В это же время рвануло и у меня во дворе… Останки хоть увезли? Или век теперь на них смотреть?

— Увезли, — мрачно буркнул Меркулов. — Но тебе там с недельку лучше вообще не появляться… У меня, что ли, поживи? — спросил без всякой надежды.

— Вот-вот, в добропорядочную семью вторгаться. И как тебе такое могло только в голову прийти! У тебя ж дочь невеста! Красавица! Разговоры пойдут, сплетни. А ты… Эх, па-пашка!.. Другого и не скажешь. А почему мне дома нельзя?

— Но при чем здесь дочь-невеста?! Ты-то тут при чем? Турецкий! — почти возмутился Костя.

Турецкий только руками развел, пошутил:

— Да потому что не устоит она, Костя, придется тебе тогда спешно Лидке мужика подыскивать, чтоб женился и ничего не спрашивал. Неужели не понятно? Ну это я шучу, шучу, не сердись. А ты что, боишься, что за все ночные художества соседи меня могут разорвать?

— Балда… — вздохнул Костя. — Потому что у нас и так людей мало, и каждого охранять…

— Это пустое, Костя. Мне другое интересно. Ведро-то ты видел?

— Какое? Ах то, что с бомбой? Нет, конечно.

— А если его к Баю домой отвезти и старушке показать? Есть у него Клавдия Ивановна, болтливая такая, в доме прибирается. И еще сторож— Леша, совсем молодой парень. Но… с ним бы я пока не стал беседовать. Так вот, а вдруг узнает свое ведро старушка божий одуванчик, а? Старые люди к старым вещам относятся с почтением.

— А может, они его просто на помойке нашли?

— Но и в этом надо быть уверенным.

Костя молча снял трубку и позвонил Романовой. В двух словах передав ей предложение Турецкого, попросил выяснить у знакомого ей Синцова, что это было за ведро и на какой помойке его нашли. Явно не нравилась Меркулову догадка Саши. И пока они обсуждали тактику поведения, позвонила Шурочка и подтвердила сомнения Кости — ведро было старым и дырявым, и именно через эти рваные дырки были протянуты почти незаметные проводки к двери Турецкого. Новое ведро привлекло бы внимание, предположил Синцов, на старое же все плевали. Мало хламу на лестницах? На том у этих гадов и расчет строился.

Да. Турецкий только почесал затылок и поднялся, чтобы идти выяснять, как дела у Полунина, и перебазировать его с группой в Староконюшенный. Прав Костя пока в одном: надоели эти проклятые обыски, будь они неладны!

47

Сильные потрясения на людей слабых чаще всего оказывают угнетающее воздействие. Так, думал Сергей Полунин, сам человек резкий и в чем-то безапелляционный, произойдет и с Ларисой Георгиевной. После всех трагических передряг— да еще эта ночная история! И когда утром он приехал к ней, чтобы объяснить необходимость еще одного тщательного осмотра — он не сказал обыска, так вроде проще, — квартиры на Комсомольском проспекте, и, по его выражению, ожидал увидеть перепуганную и уставшую женщину, его постигло разочарование. В лучшую сторону. Так он объяснял позже. Лариса Георгиевна была, конечно, слаба физически, но весьма деятельна духовно. Она сразу заявила, что не возражает даже против обыска, но поставила непременным условием, чтобы при этом присутствовал тот «оперативный работник» — термин даже усвоила, — который ее спасал и вчера был с ней на Комсомольском. «Турецкий, что ли? — спросил Полунин. — Но он сейчас допрашивает Бая. И всю ночь не спал. Его, кстати, тоже чуть не взорвали прошедшей ночью. Машину, во всяком случае, спалили начисто». То есть сказал все, что знал. «Нет, — сказала Лариса, — не его, не следователя, а второго, он рыжий такой». — «Ах, Грязнов? — понял Полунин. — Что ж, ему можно позвонить, если он дома».

Полунин, естественно, позвонил Грязнову и, не понимая юмора, пересказал просьбу хозяйки буквально. Слава сперва несколько растерялся, а потом сообразил, что Ларисе просто нужна рядом живая душа, а не этот скрытый грубиян Полунин, который и говорит-то с людьми свысока, будто насмехается над ними. И обещал приехать.

Они встретились уже возле дома Ларисы, которая прибыла в сопровождении охранника, Полунина с опером и криминалистом. Тут-то и узнал Грязнов все подробности ночных происшествий по двум адресам. Узнал и о том, что ночью Турецкий взял Бая на шереметьевской таможне и тот начал помаленьку раскалываться.

Ко всему связанному с именем Бая Лариса была непонятно равнодушна. Ее ненависть сконцентрировалась сейчас вокруг другого имени — Вадим. А при чем тут Грязнов? Просто он ассоциировался у нее с конкретными действиями, направленными против мужа-убийцы, а кроме того, был единственным, кто говорил с ней нормальным человеческим языком. За исключением того пожилого господина в странной, но явно генеральской форме, который чем-то напомнил ей отца, только прежнего, моложе.

Поднявшись в квартиру, Полунин объяснил хозяйке цель следственных поисков. Во-первых, нужно установить, что пропало вместе с отбытием в Будапешт ее бывшего супруга, а во-вторых, им следует найти все то, что может быть как-то связано с подготовкой Богдановым преступления в отношении жены и тестя.

Полунинская группа стала разбирать вещи, сложенные в сумки бандитами, а Грязнов занялся платяными шкафами. И сразу удача! Он спросил у Ларисы, сидящей в кресле посреди большой комнаты, во что был одет Богданов в день ее похищения.

— Есть у него такой голубой джинсовый костюм.

— Этот? — показал Слава.

Лариса посмотрела и кивнула. И со странной смесью жути и интереса вспомнила их последние объятья на ковре в гостиной, на даче, когда он уже все спланировал, но делал вид, что страстно ее любит.

Брюки почти до колен были перемазаны желтой глиной. Слава передал их эксперту-криминалисту и попросил сравнить со следами от ботинок, которых было предостаточно в квартире Константиниди. Вскоре дошла очередь и до костюма песочного цвета, в котором Грязнов засек Богданова в первой половине злополучной пятницы. Обыскивая карманы пиджака, он обнаружил листок бумаги.