Светлейший князь Григорий Потемкин

Личность Григория Александровича Потемкина необычна, даже фантастична. Граф Сегюр писал о нем:

«Никогда еще ни при дворе, ни на поприще гражданском или военном не бывало царедворца более великолепного и дикого, министра более предприимчивого и менее трудолюбивого, полководца более храброго и вместе с тем нерешительного. …В нем, – продолжал французский дипломат, видевший, как Потемкин в халате и без штанов принимал польское посольство, – непостижимо смешаны были величие и мелочность, лень и деятельность, храбрость и робость, честолюбие и беззаботность… Этого человека можно сделать богатым и сильным, но нельзя было сделать счастливым; то, чем он обладал, ему надоедало, чего он достичь не мог – возбуждало его желание».

Традиции гедонического XVIII века, вся предыдущая история его жизни, оригинальный психологический тип личности и долгая, безграничная, развращающая даже самых строгих постников власть – это и, вероятно, многое другое определили экстравагантное поведение и шокирующие повадки Потемкина. Но справедливости ради скажем, что Потемкин вошел в русскую историю не как чудак, а как имперский деятель исполинского масштаба, не уступающий самому Петру Великому. Говорят, что Потемкин обратил на себя особое внимание Екатерины II умением невероятно смешно шевелить ушами и подражать голосам ближайших сподвижников императрицы. Это было уморительно видеть и слышать. Впрочем, тогда же Потемкин не только шевелил ушами, но и выполнял различные поручения царицы. Однако быть шутом при дворе честолюбивому Потемкину не нравилось, и он вдруг резко изменил свою судьбу… Так в его жизни бывало не раз. Гриц, как его звали дома, родился в 1739 году под Смоленском в бедной дворянской семье. После смерти отца и переезда семьи в Москву юноша стал проявлять необыкновенный интерес к наукам, засиживаясь за книгами по ночам. В итоге он успешно поступил в только что открытый Московский университет и после первого курса, в 1757 году, получил золотую медаль за успехи в учебе. В числе лучших студентов его отвезли в Петербург и представили императрице Елизавете как нового Ломоносова. Но вскоре юного гения с позором выгнали из университета за прогулы – наука ему вдруг смертельно наскучила. Он решил служить не Афине, а Марсу в Конной гвардии, поступил в полк и быстро достиг успехов в воинском деле. Семнадцатилетний вахмистр отличился в дни переворота 28 июня 1762 года, и о нем как смелом и деятельном унтер-офицере писала даже Екатерина. Был Потемкин и среди ропшинских убийц Петра III. За все это он получил от государыни щедрые награды, и вдруг, неожиданно для многих, стал помощником обер-прокурора Синода. Это был очередной поворот судьбы по воле самого человека. Потемкин решил попробовать себя на этом новом для себя поприще, ибо увлекся богословием и был в этих вопросах человеком весьма образованным.

Неизвестно, как бы дальше сложилась служба Потемкина в Синоде, но и богословие быстро приелась ему. И вот тут Потемкин вновь переломил судьбу через колено. Неожиданно он отпросился у императрицы на начавшуюся в 1768 году войну с турками, поступил в конницу, оказался на передовой, под турецкими пулями. Делал он это осознанно, ради карьеры и чтобы обратить на себя внимание императрицы. Потемкин хотел изменить свое, привычное в глазах императрицы, амплуа шутника и богослова-самоучки на занятие, более достойное его талантов, и этим самым добиться расположения Екатерины. Это Потемкину в полной мере и удалось: на войне он быстро сделал карьеру, отличился как храбрый кавалерийский генерал в сражениях этой войны. Вскоре императрица, которая тайно поддерживала с ним переписку, весной 1774 года вызвала его в столицу; он стал генерал-адъютантом.

Роман Екатерины и Потемкина был бурным и… недолгим. Вообще, в отношениях Екатерины и Потемкина есть своя тайна. Возможно, в 1775 году они тайно обвенчались, но после нескольких лет упоительной и горячей любви между супругами произошел разлад, и был заключен своеобразный «пакт о сотрудничестве», причем оба предоставили друг другу полную свободу. Сам же Потемкин не уступал Екатерине в любострастии и открыто возил с собой небольшой гарем из смазливых девиц и чужих жен. Потемкина и Екатерину связывала вещь «поважнее амуру», они составляли семью «тружеников империи». Оба тянули тяжкий воз имперских дел, занимались беспокойным российским «хозяйством». Именно это стало сутью их отношений, это нашло отражение в стиле и содержании писем Екатерины – рачительной хозяйки, «матери» к Потемкину – своему доброму хозяину, «батиньке», «папе»: «Между тобою и мною, мой друг, дело в кратких словах: ты мне служишь, а я признательна, вот и все тут… прикажит-ко, барин, когда тебе удобно будет, по степи на каждыя двадцать верст сделать сарай ли корчму».

Потемкин был коренником в этой упряжке, без него имперский воз двигаться не мог. Все остальное в отношениях Потемкина и Екатерины казалось им не таким уж и важным. А благодарность ее, «матушки», «хозяйки» (так он называл ее в письмах), достижениям и усердию «бати» в делах не знала границ: «Нет ласки, мой друг, которую бы я не хотела сказать вам, вы очаровательны за то, что взяли Бендеры без потери одного человека». И еще один рефрен: «Не опасайся, не забуду тебя», в том смысле, что врагам твоим не верю, кредит твой надежен, и за будущее будь спокоен.

К этому времени Потемкин ввязался в грандиозное, невиданное со времен Петра Великого дело. На Юге он открыл для себя Новороссию – отвоеванное у турок Северное Причерноморье – и отдал этой земле свое сердце. Многие годы он руководил и военными действиями против турок, и грандиозной стройкой по берегам черного моря. В Новороссии и Тавриде (Крыму) Потемкин нашел свою новую родину, тот простор, где легче дышалось, где было вдоволь места строить, создавать новое, непривычное – этого всегда жаждала его беспокойная душа. Здесь, в степях Новороссии, он нашел вожделенную новизну – спасение от сплина и тоски, которые преследовали его всю жизнь. В начинаниях Потемкина, как в свое время и Петра, было много поспешности, жесткости, капризов и самодурства, но был и русский размах: если уж возводить собор в Екатеринославе, то чтоб не меньше собора Святого Петра в Риме, если уж создавать оркестр, так чтобы в капельмейстеры выписать из Вены самого Моцарта!

В 1787 году Екатерина II отправилась в Крым. Поездка эта знаменита своими «потемкинскими деревнями». И правда, деревни по пути следования кортежа часто были искусными декорациями, умело возведенными по приказу светлейшего. Но при этом как-то забывают, что прекрасный белый Севастополь и другие города Новороссии, построенные Потемкиным, не были декорациями! Не были ряжеными и потемкинские войска. Светлейший князь покровительствовал Суворову, да и мысли их о военном деле были схожи. Вот как Потемкин критикует старую манеру одеваться в армии: «Завивать, пудриться, плесть косы – солдатское ли сие дело? У них камердинеров нет. На что же букли? Всяк должен согласиться, что полезнее голову мыть и чесать, нежели отягощать пудрою, салом, мукою, шпильками, косами. Туалет солдатский должен быть таков, что встал и готов».

Не из фанеры были сделаны и корабли юного черноморского флота, стоявшего на рейде в Севастополе. Под командой отважного адмирала Федора Ушакова – «русского Нельсона» – этот флот одержал вскоре блистательные победы. И все это – благодаря организаторскому гению Потемкина, который умел руководить сотнями тысяч людей, умел воодушевить, заставить, поощрить их… до тех пор, пока не впадал в хандру и не заваливался в одном халате на любимый диван, где лежал порой месяцами. Екатерина была необычайно довольна успехами Потемкина на Юге.