выполнял задания ЦК по организации продовольственного дела Республики и комиссарские обязанности на ряде фронтов. При этом даже поверхностному наблюдателю очевидна вовлеченность Сталина в противоречия и бурные столкновения двоякого рода. Во-первых, это споры по поводу организации принципиально новой, Рабоче-крестьянской Красной Армии, формирования и воспитания ее кадрового состава, особенно командного. Во-вторых, это большая или меньшая сориентированность на победу в национально-российских масштабах или же на перенесение действий и за пределы страны. Противостояние Троцкого и Сталина доводится тут до открытого антагонизма, но Ленин, направляя сильные стороны обоих на пользу общего дела, умело блокирует негативные проявления их характеров железной рукой.

Из письма Сталина Ленину от 3 октября 1918 года следует, что кадровая политика и приказы Троцкого вызывают конфликты в среде фронтовиков, представляют собой специфическую право-левацкую смесь. С одной стороны, Троцкий явно держит сторону выходцев из старого офицерства в противовес новым революционным командирам из рабочих и крестьян, с другой — предъявляет драконовские дисциплинарные требования. «…Вся эта троцкистская дисциплина, — отмечает Сталин, — состоит на деле в том, чтобы виднейшие деятели фронта созерцали заднюю военных специалистов из лагеря «беспартийных» контрреволюционеров и не мешали бы этим последним губить фронт (это у Троцкого называется невмешательством в оперативные дела)… Я уже не говорю о том, что Троцкий, вчера только вступивший в партию, старается учить меня партийной дисциплине, забыв, очевидно, что партийная дисциплина выражается не в формальных приказах, но, прежде всего, в классовых интересах пролетариата». С этим сталинским письмом, по сути, перекликается категорический протест членов ЦК И. Т. Смилги и М. М. Лашевича «против крайне легкомысленного отношения т. Троцкого к таким вещам, как расстрел. Он, узнав, что в каком-то полку перебежало несколько офицеров, требует расстрела комиссаров полка и дивизии» (Большевистское руководство. Переписка. 1912–1927. М., 1996. С. 52, 58).

Троцкий никогда не был и не мог стать полководцем. Он и в самом деле не вмешивался (ибо был совершенно не компетентен) в оперативные дела. На счету этого «вождя и организатора Красной Армии» (так было записано даже в воинском Уставе. См: К истории… С. 34) не значится ни одного выигранного сражения. Однако многих людей довольно продолжительное время буквально околдовывала его сила и власть. В чем она состояла? Во-первых, Троцкий был умелым, вдохновенным, артистичным оратором и плодовитым публицистом, что само по себе уже немало. Во-вторых, он был беспощадным администратором, метавшимся, как наказание божие, на своем знаменитом поезде по всем фронтам. «Поезд, — писал сам Лев Давидович, — связывал фронт и тыл, разрешал на месте неотложные вопросы, просвещал, призывал, снабжал, карал и награждал». И внушал командованию обязанность «ставить солдат между возможной смертью впереди и неизбежной смертью позади» (Моя жизнь. Т. 2. С. 141). До поры до времени, особенно пока командные кадры сколачивались из профессионалов, которые шли в Красную Армию в лучшем случае из патриотических (не просоветских) убеждений, это действовало. Затем на VIII съезде РКП(б) выступила военная оппозиция, которую Троцкий прямо связывал с окружением К. Е. Ворошилова («царицынцы») и за которой ему мерещилась фигура Сталина.

Сталин отдавал должное военспецам, но никогда не увлекался ими. Он больше упирал на классовый характер новых вооруженных сил, не упуская из виду профессионализм. «Смелее нужно выдвигать людей из народа. Старые унтер-офицеры отлично справятся с делом. Своим людям масса может доверять больше, чем офицерам», — эта ленинская установка еще апреля 1917 года (Ленин — вождь Октября. Воспоминания ленинградских рабочих. Л., 1956. С. 22) была для Сталина определяющей. Ее отголоски не раз звучат в сталинских текстах периода гражданской войны (См.: С 4, 131, 147, 150).

Сталин не разделял левацко-анархические взгляды многих военных оппозиционеров, защитников «отрядной неразберихи», партизанщины в молодой армии, становящейся регулярной, но отстаивал ее глубоко народную сущность. Здесь ясно сказывалось глубочайшее различие социальных позиций его и Троцкого. Ибо у военной оппозиции была и другая сторона. «Большинство военных делегатов, — говорится в «Кратком курсе истории ВКП(б)», — было резко настроено против Троцкого, против его преклонения перед военными специалистами из старой царской армии, часть которых прямо изменяла нам во время гражданской войны, против высокомерного и враждебного отношения Троцкого к старым большевистским кадрам» (История Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Краткий курс. М., 1997. С. 224). Наделе имелось две линии в военном строительстве — верхушечно-бюрократическая, с бонапартистским заносом, и научно-демократическая. Ее емко отразила резолюция VIII съезда по военному вопросу (См.: КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. 4.1. М., 1954. С. 430–441). «Я не выступал так враждебно против «военной оппозиции», как это угодно было, может быть, Троцкому, — заявит Сталин много позднее на Объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) 1 августа 1927 года, — потому, что я считал, что среди военных оппозиционеров имеются великолепные работники, без которых нельзя обойтись на фронте, но что я безусловно выступал и боролся против военных оппозиционеров — это факт, против которого могут спорить только такие отпетые люди, как Зиновьев и Троцкий» (С 10.41,42).

Отголоском споров на VIII съезде вскоре явилось решение ЦК РКП(б) относительно ставки от 15 июня 1919 года, которое Троцкий попытался опрокинуть, заявляя, что оно «заключает в себе причуды, озорство» и т. п., на что получил твердый отпор. «Т. Троцкий ошибался, — писал Ленин в ЦК 17.06.19: — ни причуды, ни озорства, ни растерянности, ни отчаяния, ни «элемента» сих приятных (Троцким с ужасной иронией бичуемых) качеств здесь нет. А есть то, что Троцкий обошел: большинство Цека пришло к убеждению, что ставка «вертеп», что в ставке неладно, и в поисках серьезного улучшения, в поисках средств коренного изменения, сделало определенный шаг. Вот и все» (Л50. 491, 352–353). Нашел ли этот сюжет отражение в трудах наших военных историков?

Насколько сложно было разобраться в накопившихся противоречиях при бешеном темпе событий и неполноте информации, свидетельствует речь Ленина на съезде 21 марта 1919 года (к сожалению, почему-то не включенная в Полное собрание сочинений). «У нас бывали разногласия, ошибки, — признавался он, — никто это не отрицает. Когда Сталин расстреливал в Царицыне, я думал, что это ошибка, думал, что расстреливают неправильно, и те документы, которые цитировал тов. Ворошилов… нашу ошибку раскрыли. Моя ошибка раскрылась, а я ведь телеграфировал: будьте осторожны. Я делал ошибку. На то мы все люди» (Ленинский сборник XXXVII. С. 136).

Это недоразумение возникло в связи с тем, что в середине августа 1918 года Царицынской ЧК был раскрыт антисоветский заговор во главе с инженером Алексеевым, за которым стоял посланец Троцкого, полковник Носович, осенью перешедший на сторону белых. «В заговоре, — указывалось в Извещении Военного совета Северокавказского округа