Гиссинг однажды пошел в магазин с человеком, с которым едва успел познакомиться. Сделав несколько покупок, обнаружил, что человек уже за них заплатил. Еще один эпизод, и тоже, кажется, с Гиссингом: в южном ресторане он заказал бутылку вина, и оказалось, что за него заплатил абсолютно незнакомый ему человек. Я понимаю, что кроется за этой щедростью: человек считает себя хозяином, ведь он живет здесь и в прежние времена, без сомнения, пригласил бы иностранца к себе домой.

Я стал хитрить с такими доброхотами. В Катанцаро один человек оказал мне услугу, и в качестве благодарности я пригласил его в ресторан. Принял меры предосторожности и заранее оставил в кассе достаточную сумму денег. Я почти уверен, что обманул гостя, потому что видел, как он шепотом сказал что-то менеджеру, а после его ответа выглядел озадаченным. Весь обед он казался расстроенным. Только однажды со мной случился казус: в ночном клубе дама легкого поведения послала мне через незнакомца бутылку вина. Единственное, что мне оставалось сделать, это — поднять бокал и поклониться. Такие манеры задержались здесь с прошлого века.

Как же мало иностранец знает о местах, которые посещает. Иногда довольно намека на то, что все не так, как кажется. Шокирующая история произошла в Катанцаро. По сообщению прессы, полиция получила анонимное письмо. Автор посоветовал им копать в определенном месте, уверяя, что там находится тело Антонио Агостино, пропавшего восемнадцать лет назад. Полиция послушалась и нашла останки. Тогда к ним явился восьмидесятилетний крестьянин и сказал, что трое мужчин убили Агостино в месте, прозванном «священной скалой». Он сам был свидетелем убийства. Согласно легенде, необходимо было пролить на тот камень столько человеческой крови, чтобы скала раскрылась и обнаружила клад золотых монет.

Старик видел, как трое убийц перерезали жертве горло. Они держали человека вниз головой, чтобы кровь пролилась на скалу. Убийцы несколько часов ждали, когда скала раскроется, но так и не дождались. Старик услышал, что Интерпол ищет свидетелей этого преступления, потому и пришел.

Я смотрел на горы Калабрии и думал: сколько же таких «святых скал» известно здешним крестьянам? Прекрасный, но загадочный, несмотря на редкие фабрики, ландшафт. Казалось, он слился с древними темными силами.

7

Тридцать миль вдоль побережья — и я в Кротоне. Древний Кротон был в числе греческих колоний, основанных по совету Дельфийского оракула. Герб города изображал расщелину, из которой поднимались две змеиные головы. Расщелина пифии… Город довольно большой, неопрятный, частично средневековый и жаркий. Над Кротоном нависает огромный замок, сложенный из древнего кирпича. Если его снести, из фрагментов можно построить замечательный музей. В центре города стоит собор, на стене которого я прочел: «Плевать в доме Бога запрещается». (Ливии замечал, что плевать возле дома первосвященника на Форуме считалось святотатством.)

Большой химический завод связывает Кротон с современным миром — дает людям работу. Мое разочарование в Кротоне, возможно слегка несправедливое, основано на контрасте между его современным заурядным обликом и прежним великолепием, когда крепостные стены составляли в окружности двенадцать миль. Кротон имел репутацию самого здорового города Великой Греции. Его спортсмены всегда завоевывали самое большое количество призов на Олимпийских играх. Женщины и мужчины города славились физической красотой, которой они в немалой степени были обязаны тренировкам, организованным медицинской школой, одно время считавшейся самой лучшей не только в колониальной Греции, но и в самом эллинском мире. Геродот много говорил об этой школе. Он сказал, что врачом Дария, царя Персии, был Демокед из Кротона. Он был таким хорошим специалистом, что царь практически держал его узником в Персии, но тот, будучи настоящим, изворотливым греком, сумел бежать.

Я уже рассказывал о Пифагоре, о соперничестве Кротона с Сибарисом и о том, как Кротон потерпел поражение от маленькой армии Локров. Это — долгая и захватывающая история, произошедшая тогда, когда мир был еще молод. Мы видим этих людей при солнечном свете на берегу Ионического моря, богатых, сильных и талантливых; затем на эту картину наплывает тень, и по прошествии многих столетий путешественник бродит по современному Кротону и говорит сам себе: «Неужели это то самое место?»

Кротон образца 1828 года не произвел на Рэмиджа сильного впечатления. Как и те немногие, кто писал об этом городе, он сравнил его современное жалкое состояние с античным великолепием. Рэмидж обедал здесь «в комнате с низким потолком, темноту которой лишь подчеркивало несколько мигающих ламп… Хозяйка предложила мне макароны и султанку, рыбу, водящуюся в изобилии у берегов Средиземного моря. Если бы она и ее кухонная утварь были хоть немного почище, то я не нашел бы больших недостатков в ее стряпне». Из Кротона его прогнали «легионы мух, залетевшие вместе с полуденным солнцем».

Лучшие главы книги Гиссинга «У Ионического моря» описывают убогую гостиницу в Кротоне. В «Конкордии» он так заболел, что чуть не умер. Тем не менее все здесь было проникнуто грубоватой добротой, которую он великолепно сумел передать. Гиссинг знал, что такое бедность. В молодости он видел, какой мрачной может быть жизнь даже для здоровых и сильных. Как только смог передвигаться, тут же уехал из Кротона в продуваемый ветрами горный Катанцаро. Я удивился, когда прочел в недавно изданной английской книге, что Гиссинг умер в Кротоне в 1901 году и похоронен на местном кладбище. Это неправда. Умер он в 1903-м на юге Франции и похоронен на английском кладбище в Сан-Жан-де-Лю.

Спустя годы Норман Дуглас обнаружил, что «Конкордия» с тех пор изменилась к лучшему, она ему даже понравилась. Он узнал, что большая часть персонажей, упомянутых Гиссингом, уже умерли, за исключением маленького официанта. Официант был женат и успел поседеть. Еще он повстречал доктора Скулько, лечившего Гиссинга во время его серьезной болезни.

«Я посетил этого джентльмена, — писал Дуглас, — надеясь услышать от него воспоминания о Гиссинге, которого он пользовал во время серьезной болезни.

— Да, — ответил он мне на мои расспросы. — Я хорошо его помню; молодой английский поэт. Заболел здесь. Я прописывал ему лекарства. Да, да! Он носил длинные волосы.

И это было все, что я смог из него вытянуть. Я часто замечал, что итальянские врачи строго блюдут клятву Гиппократа: личные дела пациентов, мертвых или живых, ни в коем случае не разглашаются».

Гиссинг был страшно расстроен неспособностью посетить то, что осталось от греческого Кротона, — дорическую колонну, давшую имя мысу — Колонна. Она находится всего в шести милях отсюда, и во времена Гиссинга до нее легче было добраться по морю. Сейчас туда ведет жаркая, но терпимая дорога.

Красивая колонна с каннелюрами, массивная, как в Пестуме, высится над морем в гордом одиночестве. Она стоит на нескольких блоках древней храмовой мостовой и является одним из самых драматических античных памятников Южной Италии. Это — единственная реликвия самого большого храма Великой Греции — храма Геры Лацинии, царицы небес. Храм стоял в священной роще, в окружении великолепных пастбищ, на которых паслись священные стада. Как и в большинстве великих храмов, там имелось хранилище с золотом. Его защищал страх перед божеством. Даже Ганнибал, сильно нуждавшийся в деньгах и хотевший украсть из храма золотую колонну, на такое святотатство не осмелился.