– Раньше всех занимали поиски Атлантиды, а сегодня – рефлезианцев, – усмехнулся лауреат Нобелевской премии, после чего категорично заявил: – Рефлезианская раса – миф! Рефлезианцы были придуманы инопланетянами, дабы ввести нас в заблуждение относительно своих коварных намерений. А также служить для них козлом отпущения после их грязных провокаций! – И, опередив недоозвученный кем-то вопрос: – Да, действительно, имеются горькие примеры того, как по обвинению этих псевдомиротворцев были обвинены – и даже казнены! – несколько десятков ни в чем не повинных граждан Земли. От этого никуда не уйти, и в этом прежде всего виноваты мы с вами и наша доверчивость!.. А если кто помог Человечеству, так это господь бог, которому лично я, находясь в блокадной зоне, молился ежедневно, а порой и ежечасно. Надеюсь, как и все вы! И слава богу, что он не оставил наши молитвы без внимания!..

– Не устал еще в телевизор пялиться, мифическое существо? – поинтересовалась Кимберли, усаживаясь на стул рядом с Мефодием.

Движения Ким были неловкими и скованными – она лишь неделю назад перестала пользоваться костылями, при помощи которых передвигалась почти полгода. Костыли эти терпеливо дожидались в углу следующего пользователя – Мефодия, уже предпринимавшего попытки встать с инвалидного кресла, правда, попытки пока неудачные.

– Надо же, – задумчиво пробормотал Мефодий, не сводя глаз с телеэкрана, где как раз транслировалась речь Президента России в Стокгольме. – Они еще и слово такое помнят: рефлезианец! А я думал, что смотрители давно завершили всеобщую промывку мозгов.

– Хлопотное это дело, – поморщилась Ким. – Смотрителей осталось очень мало, поговаривают, что даже Сатану на промывку припрягли и, дескать, он за это на Главу Совета опять в огромной обиде… Кстати, пока ты спал, звонил твой брат, привет передавал.

– Ну и как там у них дела?

– Нормально. Квартиру новую получили, обживаются. Как потерявшему собственность, ему причитается большая компенсация; бизнес свой собирается заново возрождать.

– Ты их в гости не позвала?

– Позвала, конечно. Но Кирилл сказал, что терпеть не может Французскую Ривьеру зимой. Ему больше по сердцу Тенерифе в конце лета.

– Нет, ты глянь, какой привереда! – возмутился Мефодий. – А по мне, так Ницца в декабре куда лучше, чем в июле: не жарко и туристов мало…

– Будешь сегодня рисовать?

– Вообще-то собирался. Закат вроде красивый намечается.

– Ну, тогда поехали, – сказала Ким и, держась за спинку кресла Мефодия, неловко поднялась. – Заодно и я ноги разомну.

Идти пришлось недолго. Задний дворик небольшого особняка, где уже почти год проживала парочка исполнителей, которых все соседи считали угодившей в автокатастрофу молодой супружеской четой, выходил на песчаное побережье Средиземного моря. Людей на пляже в декабре практически не наблюдалось – как Мефодий больше всего любил.

– Достаточно, – попросил он Кимберли, чувствуя, что ей тяжело катить инвалидное кресло по глубокому песку. – Чуть правее разверни… Спасибо, в самый раз.

Кимберли нравилось смотреть на работу друга. Она тоже хотела научиться так изящно и быстро рисовать карандашом по ватману, но, сколько ни старался Мефодий преподать ей хотя бы азы графического искусства, для нее оно осталось на том же недосягаемом уровне, что и смотрительская левитация.

– Не надоело одни закаты изображать? – спросила Ким, расстилая плед и усаживаясь на песок. – Они же все похожи как две капли воды.

– Это если не наблюдать закат от начала до конца, – уточнил Мефодий. – Посмотри, ну разве вчера небо было таким же? А облака? А море?.. Каждый день что-то пропадает, а что-то добавляется. Как можно этого не замечать?

– Не всякому дано, – пожала плечами Ким. – Мне, по крайней мере, заниматься любым искусством заказано. Я даже простых стихов сочинить не могу.

– Зато у тебя есть свои таланты, – утешил ее Мефодий, не отрываясь от работы. – Я бы в жизни не подумал, что когда-нибудь буду звонить брату и интересоваться, как у него идут дела. А ты предсказала, что мы помиримся, даже ни разу не повстречавшись с Кириллом. Хочешь поспорить, что это не талант?

– Да разве предсказать это было так уж сложно? – отмахнулась Ким. – Вы же родные братья! Я не знала Кирилла, зато прекрасно знаю тебя. Я даже знаю, что ты сделаешь через три секунды.

– Вот как? – удивился Мефодий. – И что же?

– Попытаешься встать, но лучше бы сидел и не дергался, – усмехнулась Ким.

– С чего это вдруг я буду дергаться? – в недоумении уставился на нее Мефодий.

И вправду тут же попытался вскочить из кресла, только, разумеется, не сумел и лишь уронил на песок карандаши и ватман.

– Спокойнее, малыш. Не стоит так нервничать, – улыбнулся Гавриил, подбирая оброненные художником аксессуары. – Вижу, на поправку идешь! И ты, однако, милая, тоже!

Подкравшийся не иначе как при помощи левитации – шаги по песку исполнитель точно расслышал бы – Гавриил дружески потрепал Мефодия по плечу. Акселерату было крайне неловко сидеть перед Главой Совета, но что поделаешь, раз здоровье пока не позволяло приветствовать его как положено.

Вместе с Гавриилом проведать парочку израненных ветеранов прибыла куратор этого сектора смотритель Пенелопа.

– Ничего, наши ребята уже по городу гуляют, – сообщила Пенелопа Гаврилу. – Позавчера по музеям ходили.

– Отрадно слышать, – кивнул Гавриил. – И хоть в последнее время мы с Сатаной опять на ножах, стоит отметить, что поработал он над вами на совесть. При случае обязательно его поблагодарю.

– Каким ветром занесло вас на Лазурный Берег? – полюбопытствовал Мефодий.

– Попутным. Дел полно. Смотрители в секторах еле справляются с ликвидацией последствий вторжения. Но справляются. Сейчас отправляюсь в Мадрид, затем в Америку. За эту неделю планету уже три раза вокруг облетел…

Отозванная Пенелопой, Кимберли поднялась с песка и прихрамывающей походкой удалилась в дом, оставив мужчин наедине.

– Я вижу, ты хочешь что-то спросить? – держа в руках незавершенный рисунок, Гавриил с интересом сравнивал закат на бумаге и в действительности.

– Это правда, – подтвердил Мефодий. – С тех самых пор, как я пришел в сознание, мне не дает покоя одна мысль: как вы – Глава Совета смотрителей, человек, собственноручно сотворенный Хозяином, – смогли отдать приказ об уничтожении Усилителя? Вы грубо нарушили Последний Приказ Хозяина и, можно сказать, срубили древо познания Добра и Зла! Как сказал бы землекоп, этот грех пострашнее семи смертных грехов, вместе взятых. Лично для меня это столь же трудновообразимо, как если бы, к примеру, я вдруг категорически отказался выполнять ваши приказы.

Гавриил негромко рассмеялся, чем вовсе озадачил акселерата: вопрос ведь был задан им серьезнее не придумаешь.

– Малыш, а кто тебе сказал, что древо познания Добра и Зла погибло? – продолжая смеяться, ответил Гавриил. – Усилитель жив-здоров, чего и тебе желает! Нам, правда, пришлось немало повозиться, перепрятывая его в другое место – сам понимаешь, укромных уголков теперь на Земле раз-два и обчелся. Подумаешь, порубили вы Усилитель, так что с того? Помнишь, Сагадей признавался тебе, что давно разгадал секрет дематериализации Усилителя? И он не лгал. Едва Кронос покинул пределы Солнечной системы, как Сагадей вернул Усилителю его настоящий вид, починил, а потом заново вылепил из него новое древо, ничуть не хуже старого.