мне придется. Я сама создала Другую Женщину, которая оказалась мальчиком. Я уже видела эти внутренние измены в других семьях, поэтому странно, что я не заметила подобного в нашей. Брайан и Луиза расстались за десять лет до этого момента (вся эта благотворность тоже была для него несколько приземленной: на вечеринке по случаю пятнадцатой годовщины свадьбы разбилась банка маринованных грецких орехов, и его застукали в буфетной трахающим свою любовницу), и конечно, Брайана гораздо больше огорчало расставание с этими двумя светловолосыми малышками, чем с Луизой. По идее, у него не должно было возникнуть проблем с тем, чтобы любить и жену, и детей; но по какой-то причине некоторые мужчины делают выбор: как хорошие управляющие паевого инвестиционного фонда минимизируют риски, увеличивая доходность портфеля, они берут все, что когда-то инвестировали в жену, и вбухивают это в детей. Что это? Дети кажутся надежнее, потому что нуждаются в тебе? Потому что ты никогда не станешь им бывшим отцом, как я могу стать тебе бывшей женой? Ты никогда до конца не доверял мне, Франклин. В формирующие наш брак годы я слишком часто садилась в самолет, но ты так и не обратил внимания на то, что я всегда брала билет в оба конца.

– Что ты хочешь делать? – спросила я. Голова у меня кружилась.

– Дотянуть до конца учебного года, если сможем. Решить все за лето. По крайней мере, над вопросом опеки не придется долго думать, – кисло добавил ты. – И этим все сказано, правда?

В то время мы, конечно, никак не могли знать, что и Селия тоже останется с тобой.

– Разве? – я не хотела, чтобы мой голос прозвучал жалостливо. – Что ж, ты решил.

– Нечего больше решать, Ева, – безвольно сказал ты. – Все уже случилось.

Если бы я представляла себе эту сцену – а я этого не делала, потому что представлять такие вещи – значит притягивать их, – я бы ожидала, что мы просидим до раннего утра и выпьем до дна бутылку, мучительно думая о том, что мы сделали не так. Но я почувствовала, что мы, наоборот, ляжем пораньше. Подобно тому, как это бывает с тостерами и субдоговорами, человек возится с механикой брака лишь исходя из необходимости привести его в рабочее состояние; нет особого смысла копаться там в поисках отсоединившихся проводков, прежде чем выбросить устройство на помойку. Боле того, хотя я ожидала, что буду плакать, оказалось, что слез у меня совершенно нет. Отопление в доме было включено на слишком большую мощность, и в носу у меня все стянуло и болело, губы потрескались. Ты был прав, все уже случилось, и я могла бы носить траур по нашему браку все последние десять лет. Теперь я поняла, как чувствуют себя супруги дряхлых стариков, когда после упорных, подрывающих силы визитов в дом престарелых то, что функционально уже мертво, наконец уступает смерти по факту. Кульминационная дрожь от горя; волнующее чувство виноватого облегчения. Впервые на моей памяти я смогла расслабиться. Мои плечи опустились на добрых два дюйма. Я словно приросла к своему стулу. Я сидела. И наверное, я никогда еще не сидела настолько полно. Все, что я делала, – это сидела.

Поэтому мне потребовалось огромное усилие, чтобы поднять глаза и повернуть голову, когда какое-то движение в коридоре отвлекло меня от идеальной неподвижности нашей застывшей картины. Кевин сделал намеренный шаг из тени. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что он подслушивал. Он выглядел иначе. Несмотря на все эти грязные дни, когда дверь ванной комнаты была открыта, это был первый раз за долгие годы, когда я увидела его обнаженным. О нет, на нем все еще была одежда нормального размера, использованная им для слушания. Но он больше не кривил тело на сторону – он стоял прямо. Саркастический изгиб рта исчез, черты его лица были неподвижными. Я подумала, что он действительно «эффектен», как якобы выразилась его преподавательница по актерскому мастерству. Он выглядел старше. Но больше всего меня поразили его глаза. Обычно они были словно покрыты матовой пленкой, какая бывает на немытых яблоках, – тусклые и несфокусированные, скучающие и агрессивные, они не впускали меня. Конечно, порой в них появлялся проблеск злого озорства, и они напоминали закрытые металлические створки плавильной печи, вокруг которой иногда теплится узкий красный ободок и из которой порой прорываются языки пламени. Но когда он вошел в кухню, створки печи широко распахнулись, обнажив форсунки.

– Мне нужно попить, – объявил он, каким-то образом умудрившись зашипеть, не произнеся ни одной буквы «С», и прошагал к раковине.

– Кев, – сказал ты, – не принимай близко к сердцу ничего из того, что ты мог услышать. Легко понять что-нибудь неправильно, если услышать это в отрыве от контекста.

– А почему бы мне не знать контекст? – Он отпил один-единственный глоток из стакана. – Я и есть контекст.

Он поставил стакан на стол и вышел.

Я уверена: именно в тот момент, когда ему с трудом дался тот единственный глоток, он принял решение.

Через неделю мы получили еще одно письмо от школьного совета. Вики Пагорски отстранили от ведения занятий, еще когда были выдвинуты первые обвинения, и теперь она на постоянной основе будет заниматься лишь административными обязанностями, и ей никогда больше не будет разрешено непосредственное руководство учащимися. Однако в отсутствие доказательств, помимо слов мальчиков против ее слова, увольнять ее не станут. Мы оба сочли это решение трусостью, хотя и по разным причинам. Мне казалось, что она либо виновна, либо нет, и нет оправдания тому, чтобы невиновного человека отрывать от занятия, которое она явно обожала. Ты же негодовал, что ее не уволят и что никто из остальных родителей не планировал подавать в суд.

Уныло послонявшись по дому и делая это настолько подчеркнуто, насколько возможно для столь непритязательного занятия, Кевин признался тебе, что у него развилась депрессия. Ты сказал, что понимаешь причину. Пораженный несправедливостью назначенного школьным советом символического наказания, Кевин чувствовал себя униженным, так что, конечно, он был подавлен. Ты в равной степени дергался и из-за того, что он почувствовал надвигающийся развод, который мы оба решили не объявлять официальным, пока нам не придется это сделать.

Он хотел начать принимать прозак. Судя по случайной выборке, добрая половина ученического состава сидела на тех или иных антидепрессантах, хотя он попросил именно прозак. Я всегда с подозрением относилась к легальным тонизирующим средствам, и я в самом деле беспокоилась о том, что у этого препарата репутация средства, повышающего вялость: картина того, как наш сын с еще большей скукой смотрит на мир, просто не укладывалась у меня в голове. Но поскольку в тот период я уже редко выезжала за пределы Штатов, то под воздействием американской культуры я изменила свои взгляды и пришла к выводу, что в стране с бо́льшим количеством денег, большей свободой, более просторными домами, лучшими школами и системой здравоохранения и с более неограниченными возможностями, чем где-либо еще на планете, огромная часть населения просто обязана быть вне себя от горя. Так что я смирилась с этим, а психиатр, к которому мы обратились, казалось, так же сильно рад горстями выдавать фармацевтические препараты, как наш стоматолог – раздавать бесплатные леденцы.

Большинство детей обижаются на перспективу развода своих родителей, и я не отрицаю, что разговор, который Кевин подслушал из коридора, его ошеломил. И тем не менее я была в замешательстве. Этот мальчик пятнадцать лет старался нас разлучить. Почему же он не был удовлетворен? И если я в самом деле была такой ужасной, то почему же он с радостью не бросил свою отвратительную мать? Задним числом я могу лишь предположить, что жить с женщиной холодной, подозрительной, обидчивой, порицающей, отчужденной было само по себе достаточно плохо. Только одно могло со временем показаться ему вариантом похуже, и это жить с тобой, Франклин. Застрять с папой.

Застрять с папочкой-простофилей.

Ева

25 марта 2001 года

Дорогой Франклин,

я должна кое в чем признаться. Несмотря на то, что я извожу тебя все эти дни, я стала позорно зависима от телевидения. По правде говоря, раз уж я решила сорвать все покровы, как-то вечером в прошлом месяце телевизор отключился прямо посреди очередной серии «Фрейзера»[269], и боюсь, я совсем потеряла голову: я стучала по нему, включала и выключала его из розетки,