только из-за нее снова приходить в клинику, – надо попытаться вынести ее отсюда. В ней появится необходимость, когда я буду приперт к стене, и, оказавшись у меня под рукой, она сослужит мне хорошую службу. Засуну-ка ее между пружинами и подкладкой сиденья кресла-каталки. Ремонтировать его ни к чему, так что туда пока никто не заглянет.

Дополнение

Когда я, обхватив коляску с девочкой, вылез через щель в искусственном утесе, площадь перед музеем уже была забита машинами, владельцы которых приехали посмотреть на праздник. Почти не скрываясь, мы дошли до каменной лестницы.

– Музей. Смотрите, на крыше шест для флага.

– Это антенна.

– Нет, шест.

– Возможно, он служит и тем и другим.

Вдруг у одной из машин кто-то сказал:

– Разве бывает флагшток, на котором бы в праздник не развевался флаг?

Этот голос, как моментально схватывающий клей, прилепил к земле мои туфли и колеса кресла-каталки. Боевой дух покинул меня, словно улетучившись сквозь выбитое дно бочонка. Нет, не может быть, подумал я и робко обернулся. О, как я жаждал обознаться! Увы, надежда моя не оправдалась. Это была секретарша заместителя директора. С набитой бумажной сумкой в руке она стояла, натянуто улыбаясь. В бежевой кофте и юбке цвета какао (клыки, готовые разорвать меня, спрятаны) она выглядела неплохо.

– Похоже, вам все было известно.

– С каждым разом вы становитесь все догадливей.

– На карту поставлена жизнь.

– Я и стараюсь облегчить вашу задачу. Вам нужно… вот это?..

Секретарша глянула на меня исподлобья, прикусив нижнюю губу, и отвернула угол газеты, прикрывавшей бумажную сумку. Там лежал небрежно свернутый лоскут блекло-багровой ткани. Девочка вся напряглась, точно скованная судорогой.

– Бедняжка.

– Если не нужно, можете выбросить. Я разбила стекло шкафа в музее, украла и принесла вам…

Секретарша подобрала валявшуюся под ногами ветку, брезгливо поддела ею багровую ткань и стала размахивать ею как флагом. Лоскут напоминал багровый трупик раздавленной на шоссе кошки.

– Это и есть мама, заболевшая извержением ваты?

– Совсем как кусок старого фетра, бедняжка. И еще чем-то обрызгали от насекомых – без противогаза в руки не взять.

Вдруг девочка со сдавленным криком вцепилась в багровую тряпку. И заплакала в голос. Опешив, секретарша попятилась, а я даже ощутил укол ревности – какое глубокое чувство у девочки.

– Это она от радости…

– Я бы и сам не отказался от такой любви.

С помощью секретарши – она делала это без особого энтузиазма – мы развернули одеяло и накрыли им девочку. Мятая бордовая тряпка никак не вязалась с функциональной красотой кресла. Девочка обеими руками впилась в одеяло и, откинув голову, стараясь не дышать, сказала:

– Пахнет очень неприятно, что ж, ничего не поделаешь.

Я обессилел. Усевшись на каменную ступеньку, я выпил с секретаршей банку тепловатой кока-колы. Девочке, поглощенной одеялом, было не до питья. Секретарша, выставив голую ногу, прижала ее к моей.

– У нас с вами пикник.

Небо черное, как от внутреннего кровоизлияния, вот-вот пойдет дождь. Когда я бросил в траву пустую банку от кока-колы, раздался вопль какой-то женщины. И тут же откликнулась секретарша:

– Отстань.

Да, начало не ободряющее. Если так точно предугаданы все мои действия, на успех мне рассчитывать нечего. Придется поворачивать обратно – другого выхода нет.

Мы пересекли площадь перед музеем и стали спускаться по асфальтированной дороге, огибавшей парк, но тут путь нам преградила целая колонна передвижных платформ, распространявших запах ацетилена. Мы решили пройти парком. Там по-прежнему было тихо. Время от времени в небо взмывали столбы белого дыма и слышался треск фейерверков.

– По-моему, девочка выглядит сейчас так же, как до поступления в клинику.

– Думаете, не хуже?

– Весь вопрос в том, как долго смогут кости выдерживать давление внутренних органов.

– Что вы имеете в виду?

– Какую форму, по-вашему, примет зонт, если спицы вдруг начнут таять? Нечто подобное происходит и с девочкой.

На площади у фонтана счастливые на вид музыканты, не желая больше репетировать, танцевали рок, похожий на танец бон в день поминовения усопших. Открыто было лишь несколько ларьков, где торговали золотыми рыбками и кустарными поделками. На скамейке сидели рядышком медсестра в бикини (и почему-то в форменной шапочке) – у нее были непомерно толстые ляжки – и одноногий мальчик с черной облезлой собачонкой; они неотрывно смотрели на брызги, сыпавшиеся от упругих струй фонтана.

Под ногами вода. В луже, нанесенной ветром из фонтана, билась розовая бабочка величиной чуть ли не с маленькую птичку.

– Холодно.

Девочка передернула плечами. Прикрывавшее ее бордовое одеяло выглядело как передничек на Дзидзо – покровителе детей и путников, стоящем у проселочной дороги. У меня вспотела шея.

Через центральные ворота мы снова вышли из парка на дорогу.

Вдруг, точно аромат, льющийся из лопнувшего мешочка с благовониями, начало вскипать оживление. Примерно на середине спускавшейся вниз дороги начиналась подземная торговая улица, словно насквозь прорезавшая высокий холм. На арке, обрамленной неоновыми лампами, была выведена огромная надпись: «Поздравляем. Годовщина основания клиники. Михарасу Гиндза». Девочка, выпростав из-под одеяла руки, радостно вскрикнула. Всё вокруг заполонили сотни стоявших где попало машин, застывшие в ожидании несметные толпы – кого здесь только не было: служащие, молодежь в джинсовых шортах, врачи с медсестрами в белых халатах и даже больные, только что выбравшиеся из палат, в чем с первого взгляда убеждали их пижамы. Да, улица, судя по всему, необычная.

Может, именно здесь и состоится празднество?

– Не смешно ли – подземную улицу назвать Михарасу Гиндза?[11]

– Наверное, название местности – Михарасу: «иметь широкий обзор». А с этого холма, пожалуй, и Фудзи можно увидеть.

– Вам не кажется это опасным? Ведь пророй они улицу еще немного – и достигли б фундамента старого здания клиники.

– Ну, фундамент обычно кладут очень глубоко.

– А разве подземная улица не глубже?

– Вы, наверное, не представляете себе планировки этого здания: там, где вы прятались, – третий этаж старой клиники.

– Да что вы?!

– Тогдашний директор приказал засыпать все больничные корпуса. Он страдал манией страха перед воздушными налетами или чем-то в этом роде…

По земле застучали тяжелые, крупные капли дождя. Девочка ловила их ртом и вдруг запела неприятно взрослым голосом. Может быть, это и впрямь была фраза из песни:

– Как бы ни хмурилась погода, в моих воспоминаниях всегда ясное небо…

Под напором толпы, которая, спасаясь от дождя, ринулась в подземную улицу, мы тоже нырнули под неоновую арку. Сначала улица мне показалась обычной, и фонари обычные – в форме ландышей. Как и на улицах клиники, главное место здесь занимали цветочный и фруктовый магазины, магазин постельных