– Отец, я все объясню позже, сказал Бирюков. – А теперь нам надо уходить. Ты можешь идти?

– Уж как-нибудь, – проворчал отец и принялся растирать ладонями затекшие ноги. – Я пролежал тут связанный несколько часов. Но за это время, наверное, не разучился ходить.

– Тогда быстрее.

– Мы что на пожар спешим?

– От пожара. Дом горит.

– Дай мне несколько немного времени, чтобы придти в себе. У нас есть пять минут в запасе?

– Пожалуй.

– А я уж думал, ты не придешь за мной, – неожиданно отец всхлипнул. – Думал, меня еще живого съедят крысы.

– Как это не приду? – спросил Бирюков и погладил отца по затылку. – Я здесь. Я должен был придти, и пришел. Прости, что не смог забрать тебе из Дома ветеранов. Так уж получилось. Но сейчас мы поедем ко мне, то есть к нам домой. И больше ты никогда не попадешь в казенный дом.

– Сынок, а тебе, кажется, сильно досталось. Вон какая гуля под глазом.

Шершавой ладонью отец потрепал Бирюкова по щеке.

– Ерунда, не смертельно… Все могло закончиться хуже.

Мобильный телефон зазвонил так неожиданно, что Бирюков вздрогнул.

– Ты жив? – голос Архипова казался усталым. – Я так и знал. У тебя все в порядке, помощь нужна?

– Все кончилось, Игорь, – ответил Бирюков. – Счет в нашу пользу.

– А твой отец, как он?

– Он уже понемногу начинает ворчать. Значит, порядок.

– Тебе сильно досталось?

– Немного морду.

– Я чертовски рад. То есть, что я говорю… Чертовски рад, что вы живы. Сегодня я улетаю в одну теплую страну и вернусь через месяц, когда закончится весь шухер. В ноябре мы устроим в «Камее» грандиозную выставку твоих картин. Это будет событие номер один в Москве, это будет что-то. Ты станешь богатым и знаменитым.

– Надеюсь, – ответил Бирюков, не поверив в последние утверждения. – А пока не зажили мои синяки и ссадины, напишу автопортрет. На память о наших похождениях. Будь они трижды неладны.