– Но откуда он узнал о твоем отце? Об интернате?

– Откуда ты узнал подробности жизни Евы Фридман? Думаешь, ты один такой ушлый?

– Подожди, подожди… Можно вызвать ментов. Или на худой конец спрятать в доме оружие.

– Менты все испортят. Они действуют с размахом: выставляют оцепление, перекрывают движение… Они еще не успеют расставить своих людей, как моего отца уже грохнут, а Панов исчезнет. Оружие туда пронести трудно. Дом назначили под снос, вокруг пустырь, местность как на ладони. Так сказал Панов. Он или его подельники наверняка наблюдают за домом. Тебе советую немедленно съехать с этой квартиры. Если мне раздолбают молотком колени и локтевые суставы, помимо воли, я могу сболтнуть что-то лишнее.

– Сколько у нас в запасе времени?

– Мы встречаемся в час.

– Подожди, – Архипов взмахнул руками. – Значит, время есть. Немного, но есть. Фора в несколько часов.

Дорога резво бежала под колеса автомобиля. Сидевший за рулем «Форда» Дашкевич, еще переживавший кошмар прошлой ночи, опустил стекло. Держась одной рукой за баранку, меланхолично курил сигарету за сигаретой, пепел, подхваченный порывами ветра, летел на заднее сидение, где лежала сумка с фальшивыми долларами, прикрытая сверху грязной курткой. До сих пор Дашкевич испытывал странную внутреннюю дрожь, предплечья и шея болели, будто он всю ночь таскал носилки с кирпичами, а голова налилась тяжестью. Временами он вспоминал самодовольную харю Бирюкова, ствол пистолета, направленный в лицо и шептал себе под нос:

– Ублюдок… Проклятый ублюдок…

Занимался серый рассвет, из оврагов поднимался туман, шоссе оказалось совсем пустым, только впереди, метрах в двухстах от капота, маячил темный силуэт «Газели». Пока ночью искали колеса для фургона, пока, под дождем, утопая в грязи, меняли порезанные ножом покрышки, прошла, кажется, целая вечность. И если бы не водка, купленная на трассе, Дашкевич и его парни наверняка простудились насмерть. Стараясь отвлечься от неприятных воспоминаний, он думал, что до границы Московской области остается километров тридцать-сорок. Если дорога подсохнет после ночного дождя, они на скорости проскочат Тульскую область, а там до Воронежа рукой подать. В полдень можно тормознуть у придорожной забегаловки, выпить что-нибудь горячего, бульона или кофе с молоком, потому что после всех ночных злоключений кусок мяса в горло не полезет.

Дашкевич утешал себя том, что все кончилось неплохо. Если, конечно, вычеркнуть из памяти пережитые страдания и унижения. Сейчас он едет к дому, у машины хорошая мягкая подвеска, временами ощущение такое, будто летишь над дорогой. Рядом – четыреста штук наличными. А впереди него Семен с Витькой трясутся на паршивой таратайке, насквозь провонявшей трупным запахом, въевшимся даже в одежду, в обивку кресел. А в кузове трясется, бьется головой о железный пол труп Ремизова. Грязь, облепившая его, уже подсохла, превратилась в глиняную коросту, и Серега выглядит совсем паршиво.

Сбросив скорость, Дашкевич притормозил у обочины, вылез из салона. Он не спрятался за машину, расстегнув штаны и широко расставив ноги, стал мочиться на дорогу. Навстречу медленно проехал «Гольф», за рулем которого сидела какая-то дамочка, кажется, симпатичная. Не отрываясь от своего занятия, Дашкевич приветственно помахал женщине пятерней, но та стыдливо отвернулась. Засмеявшись, он снова сел за руль, «Форд» тронулся с места, плавно набрал ход. Фургон, маячивший перед глазами, куда-то исчез. Дашкевич прибавил газу, он видел прямой отрезок шоссе, уходящий в синеватую утреннюю дымку. Из этой дымки вдалеке соткалась человеческая фигура. Еще несколько секунд и Дашкевич отчетливо разглядел силуэт милиционера. Вытянув полосатый жезл, мент сделал отмашку, давая команду остановиться, шагнул на дорогу.

Сбросив скорость, Дашкевич посмотрел направо. «Газель» стояла на дорожной обочине, задние дверцы распахнуты настежь, вокруг фургона люди в штатском. Ясно, оперативники. Но что вся эта ментовская свора делает на пустой дороге в такое-то время? Простая проверка документов? Не похоже. Дашкевича могли остановить на милицейском посту, который он проехал полчаса назад. Или менты проводят какой-то очередной бессмысленный рейд, ловят угонщиков автомобилей или бандюков, промышляющих на дорогах? Не похоже. Впереди милицейский «жигуль» с полосой вдоль кузова, чуть поодаль микроавтобус с зашторенными окнами. Семен и Витька тертые парни, сумеют отмазаться от любых дорожных неприятностей. В особо тяжелых случаях мента клеят за сотню долларов, и он забывает задать все вопросы, которые хотел задать. Нет, здесь что-то не так…

Через секунду Дашкевич увидел Семена и Виктора. Заложив руки за головы, они лежали на мокрой земле вдоль придорожной канавы. И даже не смели пошевелиться. Какой-то особо ретивый опер, поставил подметку башмака на спину Семена. Видно, пока Дашкевич справлял нужду и махал ручкой дамочке, его парням крепко настучали по мордам. Он оглянулся назад, на сумку, прикрытую курткой. Следовало выбросить это тряпье еще там, рядом с ямой, из которой вытащили Ремизова. Чертова куртка. Любой эксперт мальчишка докажет, что образцы почвы с трупа идентичны тем, которыми испачкана верхняя одежда Дашкевича, его брюки, ботинки и даже рубаха. Кроме того, будет чертовски трудно доказать, что четыреста тысяч долларов принадлежат именно Дашкевичу. Деньги конфискуют, и сколько времени уйдет, чтобы получить их обратно, большой вопрос. Придется нанимать адвокатов, мотаться в Московскую область, возможно, судиться…

Кроме того, под водительским сидением лежал восьмизарядный «Зауэр». На обратной дороге, Дашкевич остановился на двадцатом километре Дмитровского шоссе, исходной точке, откуда они начали свое путешествие, вытащил из лужи любимый пистолет, протерев его тряпкой, сунул под сидение. Такую пушку достать трудно, и нечего ей в грязи валяться, – рассудил Дашкевич. Все жадность. И вот теперь этот пистолет, незарегистрированный, со спиленным номером, может сыграть злую шутку. А труп в грузовом отделении «Газели»… Откуда он взялся? Почему Ремизова тайком ночью выкопали из какой-то ямы и теперь везут неизвестно куда? При каких обстоятельствах он погиб? Откуда Дашкевич узнал о месте захоронения? На этот и сотни других вопросов придется отвечать, что-то выдумывать, изворачиваться.

Все эти мысли ураганом пронеслись в голове.

* * *

Милиционер с полосатой палкой преградил дорогу машине, сделав еще одну отмашку. Дашкевич уже видел его лицо, напряженное и злое. Улыбнувшись милиционеру, притормозил, делая вид, что собирается останавливаться. Крутанул руль в сторону, объехал постового на малом ходу и дал по газам. В зеркале заднего вида Дашкевич разглядел, как мент, не ожидавший такой борзости, отчаянно замахал палкой, сунул в пасть свисток и наверняка проглотил бы его, если бы не длинный шнурок.

Стрелка спидометра медленно ползла вверх, прохладный воздух врывался в салон с такой скоростью, что стало трудно дышать. Придерживая баранку одной рукой, Дашкевич дотянулся до куртки, выбросил ее на дорогу. Попытался достать из-под сидения пистолет, но тот лежал слишком далеко. Навстречу пролетела какая-то легковушка, следом прошел грузовик с прицепом, и дорога снова надолго опустела. В голове роились сотни мыслей, одна нелепее и дурее другой. Но времени на то, чтобы сосредоточиться, обдумать ситуацию, найти пути выхода из нее, уже не было, приходилось действовать по наитию, подчиняясь инстинктам затравленной жертвы. Чутье подсказывало, что сейчас, выбрав удобный съезд на проселочную дорогу, нужно надежно спрятать сумку с деньгами. Лопата в багажнике. А дальше легче… Тут возможны варианты. Уже не новый "Форд, оформленный на какого-то старика инвалида, можно оставить где-нибудь в лесу, добраться до Воронежа поездом. Дома и стены помогают, возьми там Дашкевича за рубль двадцать. Дома к нему ни один мент близко не подступится. Позже, через неделю-другую, когда пыль уляжется, он вернется к тайнику, чтобы откопать бабки.