названия говорят сами за себя.

Г р е й ф. Как свободно вы разбираетесь в живописи!

Г о л ь д х е й м. У прусского полицейского, смотрящего на скульптуру, произведение архитектуры или живописи, обязательно возникнут какие-нибудь ассоциации. Дело лишь в том, как выразить эти мысли. Здесь, скажем, обнаруживается талант к изображению крупных форм, но с сожалением, однако, следует отметить неприятный охряный тон и чрезмерное увлечение цветом в изображении групп деревьев. К примеру.

Г р е й ф. Как вы сказали о деревьях?

Г о л ь д х е й м. Чрезмерное увлечение цветом или формой. Эти слова критики употребляют очень часто и всегда с отвращением, поскольку за увлечением цветом и формой скрывается нечто предосудительное. Такой любитель формы и цвета легко отходит от цвета и форм, существующих в природе. Нам, криминалистам, хорошо известно, что в дурном никто не знает меры. Поэтому легко может случиться, что подобному художнику однажды без всякого зазрения совести вздумается окрасить небо в зеленый цвет, дерево в голубой, а лошадь — в красный.

Г р е й ф (громко и искренне смеется). Голубые деревья и красные лошади! Это нужно немедленно записать.

Г о л ь д х е й м. Нет-нет. Умный полицейский в таких делах старается сохранять нейтралитет. Предоставим это специалистам, школам, академиям.

Г р е й ф. Теперь я чувствую себя намного увереннее. О зеленом небе всегда можно будет ввернуть словечко. Пошли!

Г о л ь д х е й м. А если вам возразят?

Г р е й ф. Скажу, что имел в виду соседнюю картину.

Г о л ь д х е й м. А если вам скажут, что тоже имели в виду соседнюю картину?

Г р е й ф. Тогда скажу, что выразился в ироническом смысле.

Г о л ь д х е й м. С этим осторожнее. Ну, а если покажут вон на ту картину?

Г р е й ф. На ту? Скажу, что ее плохо повесили.

Г о л ь д х е й м. Вы мне нравитесь.

Г р е й ф. Или скажу, что картина много проигрывает из-за рамы, или цена у нее подходящая…

Г о л ь д х е й м. Блестяще.

Г р е й ф. А у той неподходящая. Или: слишком много желтого. Если начнут приставать, спрошу фамилию. Знаете, господин асессор, эти людишки с их красными лошадьми мне голову не заморочат.

Оба уходят.

КАРТИНА ОДИННАДЦАТАЯ

Кабинет Майне. Ш е ф  п о л и ц и и  и  п е р е в о д ч и к  читают газету. В приемной  Г р е й ф  и  Ш т и б е р.

Ш т и б е р. Вот видите, Грейф, стоило мне стукнуть кулаком по столу, как Сезам открылся, и у господина Майне нашлось для меня время.

Г р е й ф. Господин советник хочет добиться своего не мытьем так катаньем?

Ш т и б е р. Если с людьми взять правильный тон, прикрикнуть на них посильней по-прусски, всякий поймет, что от него требуется. Этот господин услышит сейчас от меня такое, чего ему, полагаю, еще не приходилось слышать.

Г р е й ф. С точки зрения жалованья наша командировка себя оправдывает. Нам очень прилично платят.

Ш т и б е р. Шесть миллионов посетителей. Эта выставка — доходное дело.

Г р е й ф. Ходят слухи, что всю чистую выручку подарят какому-то обществу поощрения наук.

Ш т и б е р. Уже по одному этому можно судить, как низко пала эта страна.

Г р е й ф. Господин советник, я не могу сказать, что полностью разделяю вашу озабоченность касательно естественных наук. Взять, например, электрический телеграф: полиции его следует всячески приветствовать.

Ш т и б е р. Допустим, объявления о розыске приходят быстрее. Но зато преступник может воспользоваться железной дорогой. Нет, Грейф, я не вижу здесь перспективы. Вся крамола от этих естественных наук.

Входит  Г о л ь д х е й м, передает Штиберу письма.

Г о л ь д х е й м. Из архива Дица.

Ш т и б е р. Уже шестьдесят. (Просматривая письмо, Грейфу.) Поверьте мне, Грейф, если уж эти естественные науки что-нибудь начнут, они не скоро остановятся; своими методами они отравят все вокруг. Шестьдесят тайных документов, письма, бумаги, сговорчивому прокурору этого достаточно.

П е р е в о д ч и к. Господин Майне просит вас.

Ш т и б е р. Даром он у меня ничего не получит.

М а й н е. Сэр!

Ш т и б е р. Сэр! Благодарю за возможность побеседовать с вашим превосходительством. Как начальник прусской полицейской группы заявляю решительный протест в связи с тем, что, во-первых, меня не информируют о передвижениях его королевского высочества наследного принца и что, во-вторых, переданными мною прокламациями с угрозами физической расправы и убийства английские власти не занимались, а если и занимались, то весьма поверхностно. (В зал.) Тон для него, кажется, нов.

Переводчик говорит в таком стиле, как говорили английские актеры в первых звуковых кинофильмах. Говорит без остановок. Майне внимательно слушает.

(Обеспокоен, видя, как его заряд картечи превращается в манную крупу. Собравшись с силами, продолжает.) Поэтому я вынужден выехать в Берлин, во-первых, для доклада об этих происшествиях, во-вторых, представить новый убедительный материал против путчистов.

Переводчик переводит в той же манере, что и прежде.

(В сторону.) Любопытно, что он ответит.

М а й н е (поднимаясь, с достоинством). Fare well[13].

Слуга подает Майне шляпу, трость, пальто.

Ш т и б е р. Ваше превосходительство, правильно ли я вас понял?

П е р е в о д ч и к (читает текст, переданный ему Майне). Префект полиции Лондона имеет честь поблагодарить господина советника полиции доктора Штибера за его самоотверженную работу. Поскольку всемирная выставка проходит весьма успешно, спокойствие не нарушено, торговля всячески поощряется и от экспонентов, в том числе и от прусских, не поступило никаких жалоб, полицейский префект счастлив, что у него нет более причин задерживать столь большое число иностранных полицейских чиновников. (Передает бумагу Штиберу.)

М а й н е. Сэр!

Ш т и б е р. Ваше превосходительство, а как же преступники?

П е р е в о д ч и к. Их оказалось меньше, чем мы ожидали.

Майне собирается уходить.

Сейчас начинается богослужение. Дирекция возблагодарит всевышнего за его чуткое внимание к нашим молитвам о ниспослании успеха. Пойдемте, господин советник.

М а й н е  и  п е р е в о д ч и к  уходят. Ш т и б е р а  деликатно выпроваживают.

Ш т и б е р. Ваше превосходительство, я только что получил новые доказательства!

Слышен звон колоколов.

М а й н е. The Lord calls![14]

Ш т и б е р (держа в руках документ о своем увольнении и письмо Маркса, снова присоединяется к Грейфу и Гольдхейму). Ваше превосходительство! (Кричит вслед уходящим Майну и переводчику.) Вы дождетесь, что красные взорвут вам собор святого Павла, а английских священников обоих вероисповеданий повесят на одной веревке! Впрочем, что вам беспокоиться, раз прусская полицейская команда оберегает благополучие Англии. А поблагодарит ли нас за это Альбион — нам нужды нет. Что нам ваша признательность? Но мы вам это попомним! Вместо того, чтобы выдать нам красных, они высылают нас. Уж за одно это Пруссия будет вечно ненавидеть Англию. (Топает ногой.)

Звонят колокола, прусские полицейские отступают на задний план. В последнюю секунду вбегает  Г и р ш. Под глазом синяк, он производит жалкое впечатление.

Г и р ш. Господин Шмидт, все пропало! Они меня видели с вами и вышвырнули из кружка. Как же я напишу книгу протоколов?!

Ш т и б е р. С помощью фантазии, Гирш! Мне эта книга понадобится.

Г и р ш. Не могу же я высосать протокол из пальца.

Ш т и б е р. А голова на что?!

Г и р ш (приподнимает шляпу). Вот как меня отделали в кружке!

Прусские полицейские отодвигаются все дальше.

Войдите в мое положение! Господин Шмидт! Не