В академии больше всего было слушателей, прибывших из Киевского и Белорусского военных округов, слушатели и других округов прониклись любовью к И. Э. Якиру. В этом сыграла роль не только его естественная простота в обращении с людьми, но и высокая культура, знания, умение убедительно и ненавязчиво доказать любое положение военной теории.

Прошло всего несколько месяцев, наполненных тревогой, недоумением, горестными размышлениями… Безжалостная рука сразила почти весь цвет высшего командного состава Красной Армии. Мы потеряли много талантливых военачальников, в том числе и Иону Эммануиловича Якира. Эта страшная трагедия не укладывалась в сознании. Официальные сообщения вызывали лишь боль, но объяснить ничего не могли.

Никита Сергеевич Хрущёв, хорошо знавший И. Э. Якира, на встрече руководителей партии и правительства с деятелями литературы и искусства 8 марта 1959 года говорил о нём: «Это был крупный военачальник и кристальной чистоты большевик, трагически безвинно погибший в те годы… На допросах товарищ Якир заявил следователям, что «арест и обвинение – явная клевета, что партия и Сталин введены в заблуждение, они разберутся во всем этом… разберутся в том, что такие люди, как он, гибнут в результате провокации»…

В течение апреля ежедневно, а иногда по несколько раз в течение суток в Управление внешней разведки поступали тревожные сообщения, свидетельствовавшие о концентрации крупных войсковых формирований вермахта. Командующий германскими войсками на Балканах генерал фон Лист переехал со своим штабом из Салоник в столицу Болгарии.

…Рейхсмаршал авиации и главнокомандующий люфтваффе Геринг до середины июня должен прибыть в румынский город Бузэу, где уже разместился его штаб.

…Финское правительство на чрезвычайном заседании приняло решение о вступлении в войну против СССР на стороне Германии, и в Финляндии уже дислоцируются три немецкие дивизии, а из Восточной Пруссии ожидается прибытие ещё двух дивизий. В Финляндии проводится частичная мобилизация.

Руководство Наркомата госбезопасности направило Сталину докладную, в которой среди прочего доводило до его сведения информацию об имевших место нарушениях Германией советской границы. Например, с 1 мая по 10 июня 1941 года самолёты со свастикой совершили 186 нарушений; задержаны при переходе советской границы 2080 человек, из которых 192 германских агента, засланных абвером, гестапо и различными ведомствами службы безопасности (СД) с целью ведения разведки на территории СССР.

Руководство страны было информировано и о распускаемых рейхсминистром пропаганды доктором Геббельсом слухах, преследующих цель замаскировать подготовку немецкого Генштаба к внезапному вторжению в СССР. В частности, в первых числах июня в высших кругах национал-социалистской партии открыто говорили о том, что с Советским Союзом достигнута договорённость о передаче Германскому рейху в аренду Украины и что в этой связи в Берлине ожидается прибытие Сталина.

– Желаемое за действительное любят выдавать не только немцы, – сказал по этому поводу генсек. – Погреть руки на этом деле могут и недоброжелатели за пределами Германии. Они никак не могут смириться с тем, что Советский Союз остаётся невовлечённым в военный конфликт.

Апрель подходил к концу. Адольф Гитлер был вне себя: неожиданный переворот в Югославии спутал все карты. Вдобавок яростное сопротивление её армии и взбунтовавшегося народа обострило обстановку на Балканах.

Германскому Генштабу пришлось перебросить сюда в срочном порядке значительные силы вермахта, особенно авиации, которые к этому времени должны были дислоцироваться на Востоке. До назначенного нападения на СССР оставалось две недели. Под угрозой срыва оказался план «Барбаросса»!

В немецком Генштабе царил переполох на грани паники. В имперской канцелярии фюрер в истерике потрясал кулаками:

– Всё это только из-за дьявольской Югославии! Я сотру с лица земли этих проклятых свиней сербов, македонцев, хорватов и всех, кто ещё там старается пакостить… Я уже отдал распоряжение не жалеть ни бомб, ни свинца!

В Кремле генсек ВКП(б) и его ближайший соратник наркомвнутдел Лаврентий Берия, в связи с протестом немцев по поводу диверсий на торговом флоте, заметали невольно оставленные следы и доказывали нацистам неизменную верность заключённым пакту и договору.

А это дорого обходилось. Поскольку, как обычно, здесь ни в чём не было чувства меры.

Тем временем необходимые Рейху суда с драгоценными грузами продолжали уходить ко дну, вызывая всё большую ярость нацистского руководства.

Переполненные восторженными чувствами по поводу всего происходящего, англичане и их союзники потирали руки. В советско-германских отношениях наметился серьёзный разлад, в котором ни одна из сторон не шла на уступки. В Управлении советской зарубежной разведки её начальник, старший майор госбезопасности Павел Фитин в узком кругу охарактеризовал обстановку:

– Холера идёт своим чередом.

Знал об этих тонкостях Лаврентий Берия? Не мог не знать. Но был бессилен что-либо изменить. Настолько альянс с нацистами стал ненавистен подавляющему числу людей. Это он чувствовал. Видимо, выжидал.

То же самое происходило с Хозяином: последствия, конечно, волновали. Других поучал:

– Прежде чем спустить с языка слово, надо подумать о его воздействии. Прежде чем ударить, необходимо учесть, где может возникнуть трещина. Потому что как раз она может оказаться самой губительной!

Лаврентий Берия требовал от подчинённых исключить из оперативного словаря слово «невозможно», отказывался его признавать. Однако с невозможностью он столкнулся при попытке расправиться с бывшей агентурой Особой группы, которая вопреки требованию продолжала диверсии на немецком флоте. Вслух он возмущался, но про себя радовался. Вспомнил Яшу Серебрянского. Промолчал.

Оставаясь наедине с самим собой, наркомвнутдел в глубине души понимал причину своей беспомощности в данном вопросе. Но признаться генсеку не рисковал. Оттого ограничился командой на одноразовую посылку «гастролёров» в поисках агентуры бывшей Особой группы.

Бывали моменты, когда со стороны казалось, что он сочувствовал вышедшим из-под контроля боевикам. Понимал их обиду. Однако мало кого из тех, кто работал с этими людьми, пощадил.

Ходом следствия бывшего начальника Особой группы Серебрянского наркомвнутдел не интересовался. Может, руки не доходили.

Сталин, кроме заявления о непричастности своей страны к антигерманским акциям, ничего другого не мог сделать. Относительно вышедшей из подчинения агентуры знал, что ею занимается наркомвнутдел. На него положился.

Но каким образом покончить с диверсиями, которые затрагивали интересы СССР, ни генсек, ни наркомвнутдел не знали. Разумеется, они не собирались молчать, прощать, закрывать глаза. Но как разоблачить? Как доказать, что СССР не имеет ничего общего с диверсиями? Это стало одной из серьёзных забот обоих. И Сталина, и Берии.