«Потому что ты особенная, — подумал Гензель, сгребая в тарелку объедки и пустую упаковку. — И даже не представляешь насколько. И лучше бы тебе не представлять».

— Благодарю за еду, ваше высочество, — вежливо сказал он. — Вы и в самом деле спасли нас с сестрой.

— Будем считать, что оказали друг другу взаимную услугу. — Бланко тряхнула головой. — Я спасла вас от холода и голода, а вы меня — от одиночества. Честно говоря, оно порядком меня утомило. Иногда мне кажется, что от одиночества человек со временем начинает коченеть, как от самого страшного мороза, а потом закрывает глаза и навеки засыпает… К слову, о сне… Кажется, у вас уже слипаются глаза? Простите, очень невежливо с моей стороны было мучить вас долгим разговором — после всего того, что вам довелось пережить!

Гензель хотел было возразить, но обнаружил, что принцесса оказалась совершенно права. От обильной и сытной еды его стало клонить в сон, веки словно смазали густым медом. Да и Гретель уже заметно клевала носом.

— Я покажу вам свободные отсеки, — с готовностью сказала принцесса, поднимаясь из-за стола. — Можете располагаться там без всякого смущения. У нас еще будет время поговорить. Все равно вы едва ли покинете крепость, пока не сойдут морозы.

«Это к лучшему, — подумал Гензель. — Будет возможность подумать. А подумать нам придется хорошенько…»

Но этим днем думать он уже не мог. Едва дотащился до своего отсека и, коснувшись щекой приятной прохлады дезинфицированной простыни, мгновенно уснул.

15

Принцесса обнаружилась там, где, по мнению Гензеля, никак не возможно было бы найти настоящую принцессу: в реакторном зале одного из нижних уровней. Сняв одну из технических панелей, она почти наполовину погрузилась в ее механическое чрево и теперь, опутанная десятками кабелей, казалась жертвой целого клубка хищных змей. Но, судя по тому, как уверенно она коналась во внутренностях панели, принцесса знала, что делала.

Некоторое время Гензель молча наблюдал за этой картиной. Редко увидишь, как особа королевской крови в грязном комбинезоне выполняет работу техника, увлеченно ругаясь себе под нос и время от времени раздраженно шипя. Ничего удивительного в этой картине не было. Чем еще заниматься шесть лет, будучи отрезанной от всего мира и запертой в стальной подземной громаде? Учиться танцевать кадриль? Совершенствоваться в застольном этикете? Вышивать бисером?..

Покой принцессы Бланко молчаливыми стражами охраняли три цверга. Они замерли на равном удалении от нее — этакие грязные всклокоченные горгульи на церковной крыше. Но Гензель не сомневался в том, что к своим обязанностям цверги относятся со всей серьезностью. Они почуяли чужое присутствие, стоило ему только войти в реакторный зал. Почуяли — и обнажили зубы, грозно заворчав. Так рычат большие и свирепые волкодавы, когда хотят показать незваному гостю, что ему здесь не рады. Наверняка, вздумай он сделать резкое движение, цверги бросились бы на него все сразу. И, конечно, растерзали бы. С мрачным удовлетворением Гензель увидел, что один из цвергов волочит по полу перебитую лапу — след их недавнего знакомства.

Дрессированные цверги или нет, а рука рефлекторно схватилась за ложе мушкета. Или за то место в пустоте, где располагалось бы ложе мушкета, если бы он не оставил оружие в спальном отсеке. Хотел продемонстрировать миролюбие и воспитанность? Ну вот и демонстрируй, дурак, глядя на три пары звериной злобой светящихся глаз…

— Ваше высочество!.. — нерешительно позвал он.

— Это вы, Гензель? Не бойтесь! — крикнула принцесса, все еще полускрытая проводами, оттого немного приглушенно. — Они не станут на вас нападать!

— Можете их успокоить, я тоже, — буркнул Гензель. — Однако они как-то нехорошо глядят на меня, ваше высочество.

— Боитесь стать их завтраком?

— Меня не раз пытались съесть самые разные существа, но я, как видите, здесь. Мне просто не нравится, как они на меня глядят.

— Как?

— Точно размышляют, с каким вином лучше всего меня подать.

— Они немного подозрительны по своей натуре. Видимо, их смущает ваш… ваши… ваши зубы.

Гензелю отчего-то показалось, что принцесса покраснела. Но утверждать этого наверняка он не мог — вся ее кожа была покрыта ровным слоем пыли.

— Еще раз приношу извинения за то, что по незнанию вступил с ними в драку. Без сомнения, мне стоило быть более осторожным, прежде чем лезть в подземную крепость без приглашения.

При упоминании о драке принцесса прикусила губу. Ничего удивительного — девичья память бережно хранит воспоминания, даже самые страшные, а с той поры не прошло и двух дней. Но злости в ее взгляде не было, и это порадовало Гензеля.

— Все мы совершаем ошибки, — сказала принцесса после долгой паузы, в течение которой ее руки машинально продолжали возиться с проводами. — Никому не дано прожить жизнь без ошибок, в наших силах лишь научиться их признавать… Я благодарна вам, сударь. И простите мне мои обвинения, они были поспешны и излишне горячи. Прожив в одиночестве столько лет в огромном механическом орехе, напичканном оружием, немудрено стать истинным параноиком. Особенно учитывая, как я здесь оказалась…

Об этом Гензель хотел спросить в первую очередь, но сдержал вертящийся на языке вопрос. Не стоит будить ее подозрительность подобным интересом. Достаточно того, что она терпит их в своих новых королевских владениях.

Вместо этого он спросил:

— Значит, цвергов осталось всего трое?

— К несчастью. Перед вами — Бидл, Снедл и старый Ниренберг.

— Ого! — удивился Гензель. — У них есть имена?

— Ну конечно же. Я сама их придумала. Во дворце мне приходилось придумывать имена только фарфоровым куклам… Вчера погибли Ней, Левонтин, Херши и бедняжка Смитис.

Гензель подумал о том, что, окажись он немногим медленнее или решительнее, «бедняжка Смитис» сейчас наверняка обгладывал бы его берцовую кость…

— Вы и верно близки.

— Я прожила с ними целую жизнь, сударь! — воскликнула принцесса. — Я знала все их слабости и причуды. Левонтин, например, был ужасным ворчуном. Возраст, должно быть… Постоянно был не в духе, как старый капризный дедушка. А Херши, напротив, был сущий весельчак, все норовил играть, как маленький щенок. Ну и потеха была!.. Смитис вечно чихал — кажется, у него была аллергия на весь окружающий мир. А Ней мог спать целыми днями напролет… Видели бы вы, как они всей стаей уходили на охоту, чтоб принести мне потом растерзанную мышь!

Принцесса оживленно болтала, вспоминая какие-то милые детали, но Гензель почти ее не слушал.

«Удивительно, — думал он, разглядывая мелькающие королевские руки. — Для нее эти уродливые цверги все стали близкими знакомыми, каждый — со своей уникальностью. А для меня они были лишь кусками злого мяса, которому не терпелось до меня добраться. Два человека — и два совершенно разных видения мира. Права Гретель, этот мир полон самых причудливых иллюзий…»