Хотя Миллисент с сестрой были близнецами, но сходства между ними было мало. Нейоми, вашу бабушку, отличали бодрость духа и жизнелюбие, и она была сильнее по натуре. А Миллисент всегда напоминала оборотную сторону тарелки: без блеска, простоватая и унылая; и, честно говоря, характера ей не доставало. Сестры в детстве были неразлучны, но, когда Нейоми полюбила Джона Мейкписа и уехала, Миллисент пообещала, что никогда ее не простит».

Джоанна оторвалась от чтения и заметила, что в комнате становится темно. Солнце садилось, и через закрытую дверь спальни ей было слышно, как миссис Джексон дает указание Пиони накрывать на стол. Через открытые двери веранды вместе с теплым ветром в комнату проникали со двора звуки наступающего вечера. Стригали выполнили свою дневную работу и собирали инструменты.

Она зажгла лампу и вернулась к письму миссис Добсон: «Помню день, когда сюда к нам привезли вашу маму, миссис Уэстбрук. В тот день я зашла навестить Миллисент. Было это сорок пять лет тому назад, но я запомнила это потому, что в тот день принесла показать Миллисент моего первенца Раймонда. Мы пили чай, как вдруг в дверь постучали, и на пороге мы увидели в высшей степени необычного гостя. Это был капитан корабля, а с ним ребенок, и этот человек поведал нам поразительную историю».

Читая письмо миссис Добсон, Джоанна живо представила себе всю одиссею своей матери: из Австралии в Сингапур, а оттуда в Саутгемптон, и все эти долгие месяцы путешествия она провела в компании моряков. Ребенку, так неожиданно появившемуся на пороге дома Миллисент, ныло около пяти лет. Она была загорелая до черноты, волосы опускались ниже талии. Поверх платья был надет бушлат, а на голове – матросская бескозырка. Из вещей, кроме подарков, подаренных ей моряками, при ней была кожаная сумка с бумагами и забавная игрушка из меха, которую она звала Рупертом.

«Капитан не мог объяснить нам, как попала Эмили на побережье Австралии, где ее взял на борт первый корабль, – писала миссис Добсон. – Прибывшее с ней письмо мало что объясняло. Было видно, что писали его в спешке».

Миссис Добсон сообщала, что в записке было следующее: «Это Эмили Мейкпис, дочь Джона и Нейоми Мейкпис и племянница Миллисент Барнс. Просьба доставить ребенка по адресу: Англия, Бери-Сент-Эдмундс, дом Крофтера».

Джоанна пыталась представить обстоятельства, сопутствовавшие этому отчаянному бегству из Австралии. Кто доставил маленькую девочку на побережье и передал властям? Была ли это женщина по имени Рина? Почему она сама не повезла Эмили в Англию? Возможно, у нее не было такой возможности. И все же, что произошло с Джоном и Нейоми Мейкпис?

Джоанна стала читать письмо дальше: «Миллисент была вне себя от радости. В конце концов, это был ребенок Нейоми, а Миллисент Нейоми обожала. Но мы так никогда и не узнали, что сталось с самой Нейоми. Полагаю, она давным-давно умерла где-то в Австралии.

Взрослея, ваша мама порой удивлялась, что совсем не помнит своих родителей. Миллисент неизменно отвечала, что Эмили в шесть лет тяжело болела и забыла все прошлое. Конечно же, она говорила неправду. Настоящую причину потери памяти у вашей матери нам с Миллисент установить не удалось, но, судя по страшным снам, мучившим малышку Эмили, произошло, по всей видимости, нечто жуткое. Она до безумия боялась собак и змей. В Австралии ей пришлось увидеть, как мне кажется, нечто, не выразимое словами. Миллисент не пыталась ее разговорить. Думаю, она слишком боялась того, что могло бы ей открыться.

Прошу вас простить меня, миссис Уэстбрук, – писала в заключение Элси Добсон, – но это все, что я могу вам рассказать. Остальное либо выпало у меня из памяти, которая теперь уже далеко не та, что прежде, либо это на самом деле все. Ваша мама выросла и стала очаровательной юной леди. Мы очень жалели, когда она отправилась в Индию, и боялись, что расстанемся с ней навсегда. И еще должна вам сказать, миссис Уэстбрук, что сообщение о кончине вашей матери, с одной стороны, меня потрясло, но в то же время, как это ни странно, оно меня не удивило. Я все время чувствовала, что в вашей матери было нечто, предполагающее ее трагическую судьбу. Не знаю, чем объяснить такие мысли, но могу предположить, что в свое время я, должно быть, слышала что-то в этой связи, о чем теперь забыла».

Письмо завершалось словами: «С уважением к Вам, Э. Добсон».

Джоанна задумчиво смотрела на последнюю строку. Единственный человек, который мог рассказать много важных подробностей, ушел из жизни, а другого человека, знавшего Эмили ребенком, подводит память. Она еще раз перечитала письмо, чтобы убедиться, не пропустила ли она что-нибудь важное. Две фразы привлекли ее внимание: «Она видела нечто, не выразимое словами… когда была в Австралии» и «В вашей матери было нечто, предполагающее ее трагическую судьбу».

Значит, в то время люди, не знавшие ничего о прошлом Эмили, те, кто не имел ни малейшего представления ни о песнях-отравах, ни о проклятиях аборигенов, даже они, как и миссис Добсон, могли чувствовать то зло, что последовало за Эмили на другой конец света.

Оказалось, что миссис Добсон сделала приписку:

«Перечитав письмо, миссис Уэстбрук, я увидела, что пропустила два момента, возможно, интересных для вас. Вы хотели узнать, куда именно в Австралии направились Мейкписы. Я этого не знаю, но, может быть, вам как-то поможет тот факт, что в 1830 году они отплыли на корабле с названием «Беовульф». Название я запомнила очень хорошо, потому что у меня всегда вызывала интерес сага о Беовульфе, и такое название корабля показалось мне зловещим. Еще я хочу рассказать вам о том, что приблизительно год спустя после появления Эмили в доме Миллисент какая-то неприятность приключилась со странной меховой игрушкой, что была с Эмили, когда ее привез капитан корабля. Не помню, что именно произошло с той игрушкой, но Эмили переживала до истерики, и Миллисент привела игрушку в порядок: почистила и закрепила швы. Занимаясь этим, она обнаружила, что в набивке что-то спрятано. Каково же было ее изумление, когда у нее в руках оказался довольно большой и красивый драгоценный камень. Впоследствии мы узнали, что это опал. Не знаю, миссис Уэстбрук, пригодятся ли вам эти сведения. Судьба опала мне неизвестна. Но хочу надеяться, что я смогла хоть в малой степени помочь вам».

Джоанна смотрела на эти строки и диву давалась. Так, значит, опал был спрятан в Руперте! Она взяла шкатулку с украшениями и достала камень. Глядя в его красно-зеленые глубины, она старалась представить его возможную связь с Карра-Карра. Может быть, ее дед взял камень там? Была ли в этом причина проявившегося у матери стремления вернуться в Австралию, потому что там имелось «что-то еще», какое-то «другое наследство». Но Джоанне так и не удалось определить, что имела в виду мать. Возможно, Джон Мейкпис отыскал залежь опалов? Не имеет ли к этому отношение документ о собственности на землю? Вдруг ей в наследство осталась не только земля, но и нечто ценности невообразимой?

Камень лежал у нее на ладони. Она ощущала его тепло, чувствовала, что он обладает собственной энергией. «Откуда ты? – думала она, глядя на него. – Что ты собой представляешь? В чем твое назначение? Силы добра в тебе или зла?»