– Не прошло и часа, как Веллик оказался в лазарете и все равно до сих пор говорит с трудом. Я многое умею залатать, но такого… – Лич развел руками. – Тут один вопрос: быстро или медленно.

Раненый наконец повернул голову на голоса. Он был молод, годом или двумя старше Валина. Ослабевшая рука протянулась к ним, моля или обвиняя. Он задвигал челюстью, силясь выдавить слова из раздавленной гортани.

Валин толчками выгнал воздух из груди. Талал был прав. Сейчас было доступно единственное милосердие – милосердие ножа, и все же Валин медлил, впервые прочувствовав, что значит командовать крылом. За уроками плавания и языков, тренировочными полетами и подрывными работами на Островах легко забывалось, к чему их готовили. Слово «кеттрал» было вежливой заменой слову «убийца». Конечно, ему не полагалось убивать аннурских солдат, но убийство есть убийство. Умирать никому не хочется.

Валин заставил себя взглянуть на солдата. Самое малое, что он мог сделать, – посмотреть ему в глаза. Раненый выдержал его взгляд. Что он прочитал в черной пустоте радужек Валина? Валин видел боль и страх, горячий чад страха висел и в воздухе. Понял раненый их слова или нет, он знал, что пришла смерть.

«А значит, каждое мгновение – жестокость», – мрачно подумал Валин.

И, не позволив себе больше задумываться, вогнал нож в шею солдата, яростным толчком рассек гортань и артерии и загонял клинок все дальше, пока не наткнулся на кость. Черная форма впитала теплую кровь, и дыхание в горле у Валина стало горячим и рваным. Солдат навалился на него, мучительно вывернув шею, глаза застыли, челюсть отвисла.

– Пресвятой Хал, – пробормотал Лейт, – мог бы голову начисто не срубать.

Валин, бросив еще один короткий взгляд на труп, выдернул нож. Тело обмякло.

– Я его убил, что тебе еще надо? – взревел он, сжимая рукоять побелевшими пальцами. – Посмотрим, что расскажут те двое. Узнаем, не зря ли все это было.

Морьета занимала мраморные покои с высокими потолками и узкими окнами высотой в три роста Кадена, на которых трепетали тонкие, как паутина, занавески. Жестом пригласив их войти, лейна закрыла за собой тяжелую дверь, повернула ключ в замке, а потом прошла к окнам, откинула занавески, по пояс высунулась наружу и осмотрела каменные стены по обе стороны проема.

– Можно нам… – заговорила Тристе, но ее мать резко кивнула на следующую дверь.

Комната была без окон. У одной стены стояла застеленная тонким шелком кровать. Напротив поверх пышного густого ковра помещался длинный мягкий диван. Лейна и здесь закрыла дверь, задвинула двойной засов и несколько мгновений вслушивалась, припав ухом к деревянной створке. Наконец она обернулась и указала на диван:

– Прошу, садитесь. Приношу извинения за поспешность, с какой вела вас сюда, но Сьена, как мне иногда кажется, любит секреты не меньше удовольствий.

– Здесь можно говорить? – спросила Тристе.

Морьета кивнула:

– Во всех покоях есть слуховые отверстия, но здешнее я отыскала и заткнула.

Она обратила на Кадена и Киля взгляд – более открытый, чем в садовом павильоне. Если она рассчитывала успокоить Кадена этим взглядом, то просчиталась. Он чувствовал себя козлом, которого осматривают перед забоем, и едва удержался, чтобы не натянуть пониже капюшон.

– Разумеется, о вашем появлении знают не менее десятка человек. – Морьета, отбивая счет ухоженным пальчиком, стала перечислять: – Стражники перед лавкой Релли, сама Релли, Ямара – тот, кто вас встретил, – и все, с кем вы столкнулись по пути. Насколько важно сохранить ваш визит в тайне? Известия, подобно запаху сирени по весне, уже витают по залам храма.

Каден, решившись, откинул капюшон:

– Важно.

При виде горящих радужек лейна округлила глаза и поджала губы:

– О… – Помедлив, она поднялась с места и склонилась в низком реверансе. – Добро пожаловать в святыню Сьены, ваше сияние.

– Встань. – Каден сопроводил слова жестом. – Встань.

Он вновь ощутил, как много весит это короткое слово, которое ему предстояло повторять всю жизнью.

«Если… – мысленно поправился он, – если у меня будет эта жизнь».

– Я надеюсь когда-нибудь занять трон моих предков, хотя, полагаю, кто-то меня уже опередил. Пока прошу называть меня Каденом и говорить попросту. Протокол может всех нас погубить.

Морьета, подумав, кивнула и выпрямилась:

– Как скажешь, Каден. – Она помолчала. – Смею спросить, как…

– Это была ловушка! – выпалила Тристе. – Тарик Адив взял меня в Ашк-лан…

– В качестве подарка, – закончила за нее мать, ее взгляд затуманила печаль. – Не прощу себе…

– Пожалуйста, мама! – отмахнулась Тристе. – Что ты могла сделать? Попробуй вступиться, кончилось бы еще хуже для нас обеих. Дело не в том, что Адив меня взял, а в том, зачем взял. Он подстроил Кадену ловушку.

– Зачем? – встрепенулась Морьета. – Зачем ты ему понадобилась?

– В качестве наживки, – мрачно объяснила Тристе.

Каден, наблюдая за девушкой, искал намек на ложь, искал отзвуки той ярости, что видел в ней в темницах Мертвого Сердца. И не находил. Просто рассерженная и напуганная юная женщина.

Морьета протяжно присвистнула, а потом, взяв кувшин с серебряного подноса, наполнила ледяным вином четыре хрустальных кубка. Сначала поднесла мужчинам, затем Тристе. Когда она взяла свой, Каден заметил, как дрожит у нее рука и как жадно она сделала первый глоток.

– Что же это творится? – изумленно спросила она и снова подняла к губам кубок.

– Мы надеялись узнать это от тебя, – ответил Каден.

– Я убедила Кадена, – пояснила Тристе, – что до лейн доходит все, что известно богатым и влиятельным горожанам.

Морьета слегка поморщилась – так морщатся перед зеркалом, репетируя кокетливое недовольство.

– Не все, но в этом много правды. Похоть развязывает язык, и в объятиях богини мужчины и женщины с одинаковой легкостью выплескивают свои секреты. – Она с силой выдохнула и развела руками. – Тарик Адив вернулся в Рассветный дворец несколько недель назад.

Каден опешил. Такая скорость наводила на мысль, что мизран-советник тоже воспользовался кента, а если так… Он оборвал себя, услышав в памяти голос Тана: «Догадки!»

– Каким образом? – спросил он.

– На кеттрале, – ответила Морьета. – Птица прилетела ночью и опустилась на Копье, но люди видели.

Она потупила взгляд, разгладила на коленях платье и с блестящими от слез глазами обратилась к Тристе:

– Я пыталась к нему пробиться. Хотела узнать, где ты. Сама несколько раз ходила, смиренно ждала в Жасминовом дворе. Писала прошения… – Она покачала головой. – Все впустую. Другие лейны рассказывают, что он почти все время проводит взаперти с кенарангом.