Он думал, что она его оттолкнёт, но Летиция вцепилась пальцами в его плечи и подалась вперёд. Просто утащила в омут своего взгляда, прильнула и ответила на поцелуй. И он тонет, и нет сил вынырнуть на поверхность… да и не хочется. Её поцелуй был таким, что он едва не выронил из рук чёртову бутылку. И она целовала его, будто вдыхая последние глотки воздуха, и он чувствовал то же самое: если сейчас оторвётся от неё, если разомкнёт руки хоть на миг — задохнётся и умрёт.

Что-то с шипением лопнуло в костре, огонь взметнулся вверх снопом искр, окрасившись голубым, и клубы думы взметнулись в тёмное небо.

Летиция разжала руки и отстранилась. Они стояли, тяжело дыша и глядя друг на друга несколько мгновений, а затем Летиция взяла бутылку у него из рук и сделала три глотка, закашлялась, вытерла губы рукой и вернула бутылку.

— Прощай, — произнесла тихо, не глядя ему в глаза, развернулась и ушла в темноту быстрым шагом.

Когда всё закончилось, Эдгар ещё долго стоял и смотрел, как опадают в костре языки пламени, как медленно темнеют угли и едкий дым стелется понизу и жмётся к воде. Жрец собрал свои вещи, затёр ступнями рисунок на земле и, взяв тушку петуха, направился к дому — Эдгар разрешил ему остаться на плантации до утра.

Ему казалось, это будет как-то иначе. Что всё отступит разом и отойдёт в прошлое, станет как-то безразлично. Что уйдёт эта саднящая боль. Но он стоял, смотрел на огонь и не ощущал никаких изменений внутри, разве что ром слегка затуманил голову. Наверное, ему стоит пойти и лечь спать. А завтра утром всё будет иначе.

Он вернулся в дом и велел Ною на рассвете отвезти Летицию на пристань — первый пароход приходит как раз утром. А сам пошёл к себе и устало опустился в кресло. Служанка по привычке принесла кофейник и чашку и поставила на столик у окна. Он посмотрел на него и горько усмехнулся. Зачем ему на ночь кофе? Зачем теперь?

Дурак!

Затем, что вчера он был почти уверен, что она придёт. Он ждал её, но она так не пришла. А сейчас он хотел бы этого. И был почти уверен, что Джоэль соврал, и это притяжение не исчезнет, а ром, который они пили только что, это просто ром.

Или он хочет в это верить? Или он так отчаянно хочет, чтобы всё так и осталось?

Эдгар встал и принялся ходить по комнате.

Ничего не изменилось. И он очень хочет её снова увидеть. И снова поцеловать… Прикоснуться… Так же сильно, как и до этого ритуала. А, может, даже сильнее, помня о том, как она целовала его у костра.

Ему не стало легче. И притяжение никуда не делось — чёртов жрец наврал! Завтра утром он велит выпороть его кнутом, если, конечно, застанет на месте.

А если ритуал не поможет? Что теперь делать? Что вообще делать дальше с этой внутренней болью, которая выматывает и сводит его с ума? Потому что всё, чего он хочет сейчас — это пойти к комнате для гостей, куда ушла Летиция, и постучать в дверь. Она впустит его, а он…

…он закроет за собой дверь и останется с ней, и они продолжат всё с того самого места, на котором закончили в ночь урагана.

Он взял бутылку и плеснул себе рома. Ему снова хотелось напиться. Кажется, в последний раз он так сильно хотел напиться, когда потерял жену и дочь. И сегодня он снова теряет ту, кто ему дорога, и он отчаянно не хочет её терять!

Может, просто ритуалу нужно время, чтобы всё подействовало? Может, просто лечь спать, а утром всё изменится?

Не изменится…

И утром она уже уедет. И может быть, он никогда её больше не увидит. Скорее всего, не увидит…

Нет! Только не это…

А может, всё-таки пойти и постучать в дверь гостевой комнаты? И если Летиция ему откроет, если впустит его, то плевать на всё… Ему нужно это. Её тепло и ощущение любви, то ощущение счастья, которое возникает только рядом с ней. Потому что всё в ней дарит ему счастье.

Ему нужно её целовать и чувствовать, как она отвечает на его поцелуи, ему просто необходимо это, хотя бы один раз… Один раз побыть с ней счастливым и живым. Зарыться лицом в её волосы, вдохнуть её запах, снова ощутить вкус её губ и кожи, шептать ей на ухо о том, как она сводит его с ума. Сгрести в охапку и любить долго и нежно, зная, что тебя любят в ответ, а потом обнимать её до самого рассвета, лежать, перебирая пальцами пряди её волос, и слышать, как она тихо дышит и прижимается во сне к его плечу, а потом…

А что потом? Что ты будешь делать утром, идиот? Отправишь её на пристань? И что останется для неё?

К чёрту всё!

Он спустился вниз, нашёл Ноя и велел ему заложить коляску. Ньор таращился на Эдгара, видя, что за окном уже ночь, и не понимал, куда это тот собрался. Но безумный блеск в глазах хозяина и угроза быть выпоротым подействовали, и он помчался, на ходу натягивая рубаху. А Эдгар плеснул в лицо воды, пригладил волосы, взял свечу и поднялся наверх. Остановился у гостевой комнаты и занёс руку, чтобы постучать.

Ты совсем спятил? Что же ты творишь?

Но он постучал.

Летиция открыла дверь почти сразу, словно стояла с другой стороны и ждала этого стука. Они смотрели друг на друга одно мгновенье, но и этого хватило, чтобы в её глазах Эдгар увидел отражение собственных страхов. Летиция сделала шаг назад, не спрашивая ни о чём. И он вошёл, остановился напротив и поставил свечу на комод. Они стояли и молчали, глядя друг другу в глаза. А потом Эдгар медленно коснулся рукой её ладони, наощупь, не размыкая взгляда. Их пальцы переплелись, и в то же мгновенье он притянул её к себе, обнял порывисто, крепко, зарываясь в волосы лицом и шепча хрипло:

— Я не знаю, когда подействует этот ром! Или перестанет действовать то чёртово зелье! Не знаю, когда это прекратится… Может, через час, может, через два… Может, оно вообще не поможет! Может, жрец соврал… А утром я женюсь на другой. Я боролся сколько мог, Летти, но я больше не могу! Прости меня, Летти… Тебе придётся уехать прямо сейчас. Эту ночь ты проведешь у Обьеров.

— Уехать сейчас? Эдгар! О, Боже мой, нет! Нет! Не сейчас! — воскликнула она, привставая на цыпочки, цепляясь пальцами за его рубашку и прижимаясь ещё сильнее.

И всё сломалось в нём от этих слов.

— Господи, Летти! — голос сорвался, и, покрывая поцелуями её волосы, гладя беспорядочно её шею, руки и плечи, он шептал что-то совершенное безумное: — Скажи, чтобы я ушёл! Прогони меня, слышишь? Прогони! Сам я не уйду! А я не должен быть здесь… Я не могу так с тобой поступить…

Она подняла лицо, которое прятала у него на груди, и он увидел на её щеках слёзы. А потом она обхватила его шею руками и, притянув к себе, поцеловала так, как будто отпускала на эшафот.

— Я не могу… Не могу тебя прогнать, — шептала она, запрокинув голову. — Не хочу. Не уходи! Пожалуйста, не уходи, пожалуйста… Останься до утра.

Это была последняя капля. То, как она это сказала. Как просила… Не осталось в их мире никакой твёрдой почвы, ничего, кроме ощущения того, что нельзя размыкать рук, нельзя отпускать друг друга…