Становится понятной реплика из «Тамбовской казначейши» Лермонтова:

Уланы, ах! Такие хваты…

Полковник, верно, неженатый…

Не юный корнет и не лихой поручик волнуют сердца потенциальных уездных невест, но солидный полковой командир. Уж если выходить за военного, то не за корнета же, с его годовыми двумя с половиной сотнями — без двух рублей.

Офицеры пехотных полков получали жалованье меньшее, чем кавалеристы. Зато в том же лейб-гвардии Гусарском полку оклады были гораздо выше и «рационы» — больше, чем в армейской кавалерии. Например, ротмистр получал 651 рубль жалованья и 240 — рацион, штабс-ротмистр — 526 и 192, поручик — 502 и 156, корнет — 276 и 84.

Впрочем, вышесказанное пока что остается пустым звуком. Ведь если, например, на 300 рублей в 1970-х годах можно было безбедно прожить месяц, то сейчас на ту же сумму… Хотя о деньгах у каждого свои понятия. Например, богатейший откупщик Савва Яковлев угрожал сыну- кавалергарду: «Будешь у меня кость глодать, как положу тебе на прожитье в год только сто тысяч!»

Поэтому для наглядности приведем цены того времени на основные продукты. В мемуарах С. П. Жихарева «Записки современника» указаны цены не только московские, но и те, что были в Иркутске. Вот и думайте, уважаемый читатель, где и как жилось русскому офицеру в начале XIX столетия.

Куль ржаной муки — порядка девяти пудов — в Иркутске стоил 10 рублей, а в Москве — 5 рублей 40 копе-ек. Пуд сена в Иркутске продавался за полтинник, а в Москве — за 25 копеек. Пуд масла стоил соответственно 12 и 11 рублей, говядины — 5 рублей в Иркутске и 5.50 в Москве. Сахар — 60 рублей и… 8! Кофе — 60 и 11. «Ведро простого вина», то есть водки, 5 и 5.50. Аршин сукна — 12 рублей и 4 рубля, холстины — 1 рубль и 40 копеек. Пару сапог в Иркутске можно было пошить за 15 рублей, а в Москве — за трешку. Покупать корову «очень малого роста» в Иркутске приходилось за 25 рублей, тогда как «порядочную» в Москве — всего за 20.

Не случайно, что после восстания на Сенатской площади и возмущения Черниговского полка большую часть декабристов — армейских прапорщиков и поручиков — нарекли в обществе «нищими в офицерских мундирах».

Офицеру нужно было полностью себя содержать — даже те же мундиры шились ими за собственный счет, причем каждый старался быть одетым не хуже других. Известен такой эпизод Преображенской истории:

«Какое прекрасное суконце, небось не дешево заплачено? — спросил Павел I, рассматривая мундир сержанта Чулкова.

Что же оказалось? У шившего по два мундира в год из сукна по 6 рублей аршин было всего 40 душ крестьян.

— Сорок только! — воскликнул император. — Ну, жалок же ты мне! Как ты, бедненький, пробавляешься еще?

На следующий день в строю Чулков стоял в мундире из толстого солдатского сукна. Понявши намек, он постарался сделать себе в 24 часа новый мундир… Это так понравилось императору, что он тут же произвел его в офицеры и наградил орденом св. Анны III степени».

Несколько позже император Александр Павлович дозволил гусарским офицерам в целях экономии заменить золотые и серебряные шнуры и шитье на повседневных мундирах на простое, гарусное — однако, несмотря на трижды повторенный в разные годы указ, ему мало кто следовал.

Если подробно рассказать, как русские офицеры XIX века решали свои материальные проблемы, то получится обширная диссертация. В ней будут главы об офицерских артелях и собраниях, что позволяло оптом закупать продукты и сообща вести хозяйство, пользуясь услугами денщиков и полковых кашеваров. Будет подробное исследование «безгрешных» и «грешных» командирских доходов — первые достигались за счет разумной экономии фуража и расходного материала, вторые — за счет воровства, использования солдат на «отхожем промысле» и прочего. Отдельная глава будет посвящена карточной игре и шулерским проделкам. «Шулерничать не было считаемо за порок, — вспоминал декабрист генерал-майор князь С. Г. Волконский, — хотя в правилах чести мы были очень щекотливы». Не противоречила правилам чести и материальная помощь от богатых любовниц… Вот только «приработков» офицеры в первой половине XIX века не имели — это противоречило понятиям чести. А вот солдаты могли в свободное время тачать сапоги, плотничать или пилить дрова. Но прошло время, и иные офицеры стали подрабатывать «репетиторством» или выезжать лошадей.

И тут возникает закономерный вопрос: а почему они все-таки служили? Ответить несложно.

В XVIII веке, до дарования императором Петром III вольности дворянству, служба была обязанностью каждого. Причем по указу Петра I офицеры из природных русских получали жалованье гораздо меньшее, нежели иностранцы. Только фельдмаршал Миних при императрице Анне Иоанновне — то есть в эпоху величайшего немецкого засилья! — уравнял в правах тех и других. Служили, выслуживали чины, воевали — и довольно много. Нравы тогда были весьма простые, а потому годами порой неполучаемое жалованье компенсировали трофеями, «грешными» доходами и т. д., что считалось в порядке вещей. Когда императрица Елизавета Петровна узнала, что некий командир кавалерийского полка за пять лет не нажил себе состояния, то заподозрила его в вольнодумстве.

Потом служить стало необязательно, но престижно. Всего чаще молодые люди записывались в полк юнкерами, получали некоторый опыт службы и становились офицерами. Служили по несколько лет, предаваясь всем возможным удовольствиям, затем уходили в отставку корнетами или поручиками и либо оседали в деревне, либо переходили в статскую службу. Воспоминания о лихой бесшабашной юности были отрадой последующих тусклых десятилетий. «Желание поступить в кавалерию и три недели, проведенные с ремонтерами (офицерами, посланными для закупки лошадей. — Авт.) в Лебедяни, остались самым светлым, счастливым периодом в его жизни», — пишет граф Л. Н. Толстой об одном из персонажей своей повести «Два гусара».

Но костяк армии составляли, разумеется, те, кто считал службу смыслом жизни или кто делал карьеру, стремясь достичь высоких чинов. В начале XIX столетия — в пору наполеоновских войн, во времена покорения Кавказа, многие надели эполеты из патриотических побуждений. Люди той славной эпохи были выше обстоятельств, легко переживали трудности, игнорировали житейские мелочи.

Шли мирные времена, менялись нравы, угасали традиции. Происходила, можно сказать, постепенная бюрократизация армии. «Боевой дух армии, — писал Александру II фельдмаршал князь А. И. Барятинский, — необходимо исчезнет, если административное начало, только содействующее, начнет преобладать над началом, составляющим честь и славу воинской службы».

Победитель Шамиля оказался прав: во второй половине XIX века из службы ушла душа. Она ушла вместе с людьми — лихими рубаками, отважными бойцами, предприимчивыми командирами, которые уже не находили в армейском бытие того, что некогда их столь привлекало. Впрочем, происходившие тогда перемены в военном деле, в организации армии начинали требовать иных людей — более знающих, лучше образованных. Однако внешний облик армии изменялся гораздо быстрее, нежели улучшалось материальное содержание военных. Поэтому «знающие и образованные» предпочитали определяться в статскую службу или в частные конторы.