11 мая 1939 года – Серов погиб в нелепой катастрофе вместе с Полиной Осипенко, выполняя фигуру высшего пилотажа на рискованно малой высоте. Его урну нес к Кремлевской стене лично Сталин. Вскоре Серова родила сына, которого назвала в честь мужа.

Константин Симонов родился в 1915 году и к моменту встречи с Серовой был женат вторым браком, и рос у него сын Алексей, в будущем известный кинорежиссер и журналист. Симонов принес в ТРАМ свою пьесу “История одной любви” и влюбился в Серову так, что о жене думать забыл; началось бурное ухаживание, и вторую свою пьесу, “Парень из нашего города”, принесшую ему через два года первую Сталинскую премию, он написал прямо про Серову: героиню и зовут Варей с явным намеком на Валю, и роль сочинял на нее, – но боль от потери мужа была слишком свежа, и играть молодую вдову она отказалась. Симонов многократно делал предложение – она отказывала. Вообще, самым точным, что он написал о первом периоде их любви, было стихотворение, небывало откровенное по советским меркам, – но не сказать чтобы советская литература в конце тридцатых была такой уж пуританской; воздух был наэлектризован, и некоторый эротизм даже поощрялся, поскольку демонстрировал витальную мощь. Откровенно в этом стихотворении не упоминание о плотской страсти, а чувство мужской неполноценности, признание в унизительной зависимости – и да, в том, что любовь покупается только смертельным риском, что женщина – и родина – платит нам взаимностью не тогда, когда вокруг “тепло постели”, а тогда, когда провожает на верную гибель.

Ты говорила мне “люблю”,

Но это по ночам, сквозь зубы.

А утром горькое “терплю”

Едва удерживали губы.

Я верил по ночам губам,

Рукам лукавым и горячим,

Но я не верил по ночам

Твоим ночным словам незрячим.

Я знал тебя, ты не лгала,

Ты полюбить меня хотела,

Ты только ночью лгать могла,

Когда душою правит тело.

Но утром, в трезвый час, когда

Душа опять сильна, как прежде,

Ты хоть бы раз сказала “да”

Мне, ожидавшему в надежде.

И вдруг война, отъезд, перрон,

Где и обняться-то нет места,

И дачный клязьминский вагон,

В котором ехать мне до Бреста.

Вдруг вечер без надежд на ночь,

На счастье, на тепло постели.

Как крик: ничем нельзя помочь! —

Вкус поцелуя на шинели.

Чтоб с теми, в темноте, в хмелю,

Не спутал с прежними словами,

Ты вдруг сказала мне “люблю”

Почти спокойными губами.

Такой я раньше не видал

Тебя, до этих слов разлуки:

Люблю, люблю… ночной вокзал,

Холодные от горя руки.

Самым знаменитым его произведением стало стихотворение “Жди меня”, написанное в коротком отпуске и напечатанное ни много ни мало в “Правде”. Серова ждала, но в 1943 году случился у нее роман с маршалом Рокоссовским, с которым она познакомилась, выступая в госпитале; семья Рокоссовского считалась пропавшей без вести на оккупированной территории, и три месяца Серова прожила у него, но потом его жена и дочь нашлись и он без колебаний оставил актрису. Были темные слухи, что на возвращении его в семью настоял Сталин – но вряд ли Сталина в то время волновала личная жизнь его маршалов; была сплетня и о том, что Поскребышев, секретарь вождя, якобы ему докладывает: “Товарищ Сталин, маршал Рокоссовский живет с женой поэта Симонова, что будем делать?” – “Завидовать будем”. Это вроде бы его стиль, но тоже мало похоже на правду. Как бы то ни было, в 1943 году Серова принимает наконец предложение Симонова и становится его женой, как только театр возвращается из эвакуации. Тогда же выходит фильм с ее участием “Сердца четырех” – эта картина была снята еще до войны и на экран летом 1941 года не вышла, ибо слишком контрастировала с суровой эпохой. Эта роль, да “Девушка с характером” 1939 года, да “Жди меня” – вот и все большие киноработы Серовой, но этого было достаточно, чтобы она стала популярнейшей актрисой, мечтой миллионов; на идеальную тоталитарную красавицу Орлову, актрису с выдающимися вокальными и пластическими данными, она совсем не походила, но ее неправильное живое лицо и несколько хулиганские манеры обеспечили ей такую всенародную любовь, которой никто из эталонных блондинок сталинского кинематографа не знал.

Есть фотография, где она с писательской бригадой выехала на фронт: она сидит в шинели и сапогах на подножке машины, Симонов рядом, в кожаном пальто, смотрит на нее с несколько комической ревностью. Ревновал он страшно и много мучился, следы этой ревности остались не только в письмах, а и в стихах: “Злую, ветреную, колючую, / Хоть ненадолго, да мою, / Ту, что нас на земле помучила / И не даст нам скучать в раю”. Понемногу она начала пить – сначала потому, что ее слегка подпаивали оба мужа, их, видимо, возбуждала ее раскованность, а дальше потому, что отношения с сыном разлаживались: его отдали в интернат. Да и сам Симонов после войны был уже не тот влюбленный романтик, а, поднимай выше, государственный человек. О серовском пьянстве, поначалу невинном, вспоминала Римма Маркова: она очень мило хохотала, и у нее прелестно алели мочки ушей.

В 1950 году у них родилась дочь Мария, которая считает, что это и был рубеж их отношений: после этого Симонов, хоть и любил Серову по-прежнему, стал от нее отдаляться и вскоре сошелся с Ларисой Жадовой, вдовой фронтового поэта Семена Гудзенко. (Помните: “Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого не жалели”? Вот, это он.) Я уже писал, что Симонову всё доставались вдовы: вдова Серова, вдова Гудзенко, да и сама муза фронтовой поэзии, словно овдовевшая после Гумилева и Киплинга, перешла ненадолго к нему. О временах разрыва с Серовой замечательно вспоминает Леонид Зорин: он тогда принес пьесу в Малый театр, Серова там недолго служила (ушла опять же из-за скандалов, вызванных начинавшимся алкоголизмом), и Зорину запомнились ее растерянность, полное непонимание – как это, только что Симонов ее боготворил, и вдруг… Она была уже несколько оплывшая, хотя еще полная сил и былой прелести, и зритель ее любил, а вот уход Симонова ей представлялся совершенно алогичным. “Скажите, почему? Так бывает?” Но она не жаловалась, это было не в ее характере.

После этого они почти не виделись, в 1957 году официально развелись,