Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А вы хотите закрыть рот его сослуживцам по министерству. Постарайтесь по крайней мере, чтобы они не появлялись на наших вторниках.
Господин Левен задался целью не оставлять сына в одиночестве даже на четверть часа. Он нашел, что ежедневное посещение Оперы – недостаточное лишение свободы для бедняжки.
Он встретил его в фойе «Буфф».
– Хотите пойти со мной к госпоже Гранде? Она сегодня ослепительна: бесспорно, это самая красивая женщина в зале. Но я не желаю продавать вам кота в мешке: я отведу вас сначала к Дюфренуа; его ложа рядом с ложей госпожи Гранде.
– Я был бы счастлив, отец, если бы мог беседовать сегодня только с вами.
– Люди должны знать вас в лицо, пока у меня еще есть салон.
Уже неоднократно господин Левен хотел ввести его в двадцать различных салонов партии умеренных, вполне подходящих для начальника личной канцелярии министра внутренних дел. Люсьен всегда находил предлог отложить это на будущее время. Он говорил:
– Я еще слишком глуп, дайте мне исцелиться от моей рассеянности; я могу совершить какую-нибудь неловкость, которая навсегда окажется связанной с моим именем и дискредитирует меня вконец… Первый шаг – великая вещь, и т. д., и т. д.
Но так как человек, находящийся в отчаянии, не способен сопротивляться, в этот вечер он позволил ввести себя в ложу главного сборщика налогов господина Дюфренуа, а через час поехал с отцом к господину Гранде, бывшему фабриканту, богачу и ярому стороннику партии умеренных. Особняк показался Люсьену прелестным, салон – великолепным, но сам господин Гранде – слишком мрачным чудаком. «Это Гизо, но без его ума, – подумал Люсьен. – Он жаждет крови, а это уже выходит за пределы моего уговора с отцом».
За ужином в тот же вечер, когда Люсьен был представлен господину Гранде, тот во всеуслышание, в присутствии по меньшей мере тридцати человек, высказал пожелание, чтобы господин М., находившийся в оппозиции к правительству, умер от раны, полученной им недавно на нашумевшей дуэли.
Прославленная красота госпожи Гранде не могла заставить Люсьена забыть об отвращении, которое внушил ему ее муж.
Это была женщина лет двадцати четырех, не старше. Невозможно представить себе более правильные черты: это была хрупкая, безупречная красавица с лицом, словно выточенным из слоновой кости. Она превосходно пела и была ученицей Рубини. Ее талант акварелистки пользовался общим признанием; ее муж иногда доставлял ей удовольствие, похищая у нее тайком одну из ее акварелей, которую затем поручал продать, причем за такой рисунок платили по триста франков.
Но она не довольствовалась лаврами отличной акварелистки: она была неутомимой болтуньей.
Беда, если кто-нибудь в разговоре упоминал одно из страшных слов: счастье, религия, цивилизация, законная власть, брак и т. д.
«Мне кажется, да простит меня господь, что она старается подражать госпоже де Сталь, – подумал Люсьен, внимая одной из ее иеремиад. – Она ничего не пропустит, чтобы не вставить своего замечания. Ее замечание справедливо, но чудовищно пошло, хотя и выражено в благородной и деликатной форме. Готов биться об заклад, что она черпает свою мудрость в трехфранковых руководствах».
Несмотря на полнейшее отвращение к аристократической красоте и к искусственной грации госпожи Гранде, Люсьен, верный своему обещанию, два раза в неделю появлялся в самом приятном из всех салонов умеренных.
Как-то вечером, когда Люсьен вернулся домой в полночь и на вопрос матери, где он был, ответил, что провел вечер у Гранде, отец спросил его:
– Как ты добился того, что госпожа Гранде относится к тебе как к равному?
– Я стал подражать талантам, которые придают ей такую прелесть: я написал акварель.
– Какой же сюжет ты избрал, чтобы понравиться ей?
– Испанского монаха верхом на осле, отправляемого Родилем на виселицу[83].
– Какой ужас! Что за черты характера вы приобретаете в этом доме! – воскликнула госпожа Левен. – Они совсем несвойственны вам. Вы испытываете на себе все их отрицательные стороны и не почувствуете ни одного из их преимуществ. Мой сын – палач!
– Ваш сын – герой! Вот вывод, который делает госпожа Гранде, полагающая, что все инакомыслящие должны быть подвергнуты безжалостным пыткам. Молодая женщина, обладающая такой душой и умом, видящая вещи в их подлинном свете – словом, имеющая счастье хоть немного походить на вас, сочла бы меня негодяем, министерским прихвостнем, который хочет стать префектом и найти во Франции свою «Трансноненскую улицу»[84]. Но госпожа Гранде метит в гении, жаждет сильных страстей, стремится блистать умом. Для бедняжки, все духовное богатство которой сводится лишь к здравому смыслу, да и то пошлейшему, монах, отправляемый на виселицу в стране суеверий генералом умеренных убеждений, – нечто великолепное. Моя акварель для нее – картина Микеланджело.
– Итак, ты станешь жалким донжуаном, – с глубоким вздохом промолвила госпожа Левен.
Господин Левен громко расхохотался:
– Ах! Замечательно! Люсьен в роли донжуана! Но, ангел мой, вы, по-видимому, страстно любите его, если говорите такой вздор. От души рад за вас: счастлив тот, кто под влиянием страсти лепечет глупости. И в тысячу раз счастливее тот, кто говорит нелепости под влиянием любви в наш век, когда люди делают это лишь вследствие бездарности и ограниченности ума! Беднягу Люсьена будут всегда дурачить женщины, которых он полюбит. Запаса наивности в его сердце, по-моему, хватит лет на пятьдесят.
– Словом, – улыбаясь от счастья, спросила госпожа Левен, – ты убедился, что страшное и нелепое кажется этой бедной госпоже Гранде вершинами микеланджеловского искусства? Бьюсь об заклад, что ни одна из этих мыслей не пришла тебе в голову, когда ты писал своего монаха.
– Верно, я просто думал о господине Гранде, который в этот вечер хотел без дальних слов перевешать всех оппозиционных журналистов. Сначала мой монах на осле имел сходство с господином Гранде.
– А ты угадал, кто любовник этой дамы?
– Ее сердце до такой степени черство, что я считал его благоразумным.
– Но без любовника в даме чего-то не хватало бы. Ее выбор пал на господина Крапара.
– Как?! На начальника полиции моего министерства?
– The same[85], так что при его посредстве вы можете когда-нибудь на казенный счет шпионить за вашей любовницей.
После этих слов Люсьен приумолк; мать угадала его тайну.
– Ты, кажется, бледен, мой друг. Возьми свой подсвечник и, прошу тебя, никогда не ложись спать позже часа.
«Будь у меня в Нанси
