Кстати, Оруэлл еще в 1941 году, в разгар самой страшной войны ХХ века, вдруг вновь, как и десять лет назад, возьмет в руки книги Джека Лондона и напишет статью о нем. Поразительно, но в ней соединит и Ленина (с цитаты его начнет рецензию), и… животных – домашний скот, на которых Дж. Лондон невольно, но переносил «свойства, присущие только человеку…».

Нет: Оруэлл, конечно же, подчеркнет, что герой его статьи, по сути, предсказал фашизм, выявил природу «олигархии», одолевшей в «Железной пяте» пролетарскую революцию, одолевшей, кстати, за счет претворения в жизнь некой «извращенной формы социализма». Всё так. Но разве нельзя не удивиться – в который раз уже – поразительной цельности Оруэлла? Ведь мысли и о «животном социализме», и о «социализме животных» вот-вот хлынут из него, что называется, через край. Счастливая метафора, мальчик с прутиком, куры в хозяйстве, глупая коза Мюриель и умные, а потому коварные свиньи, ставшие вождями.

Он в 1941-м только и думал, что о своей сказке. О том, о чем было его первое слово. Когда он, помните, вывалившись ребенком из окна дома и оглядев мир, невольно заклеймил его «скотским»…

1.

«История кружит…» – записал Оруэлл в 1941-м, сразу после вступления в войну СССР. Выйдешь, извините, помочиться, а мир – глянь, и перевернулся. Но 22 июня 1941 года история «крутанулась» уж слишком резко. И байка про человека, отлучившегося в уборную, – не выдумка, не анекдот. Так было. В лондонском York Cafe.

В кафе в начале 1940-х собиралась верхушка британских коммунистов. Здесь, пишут, вырабатывалась «генеральная линия», готовились «акции» и витийствовали, случалось, вожди: и Гарри Поллит, и Вилли Галлахер. Еще буквально вчера компартия Британии твердо стояла за всеобщий «мир для людей», за поддержку пакта Молотова–Риббентропа, считая, что «поджигателями войны» являются Англия и Франция, и вдруг…

22 июня, в день этого «разворота», Оруэлл и вывел в дневнике: «История кружит, и, когда известие о вторжении Гитлера в Россию достигло York Cafe, где собирались коммунисты, один из них, вернувшись всего лишь из туалета, вдруг обнаружил, что “линия партии” в его отсутствие изменилась на прямо противоположную». Германия из друга СССР превратилась во врага. И – вслед уже новым лозунгам! – задудела в свои трубы вся левая интеллигенция, выступая против попыток реакционных сил использовать войну в своих «империалистических интересах», за создание «народного правительства» – и за «тесный союз с СССР». Еще вчера, вслед за Сталиным, интеллектуалы разоблачали войну как «империалистическую» с обеих сторон, почти открыто поддерживали Гитлера и занимали «пораженческую позицию», а ныне, как по команде, «все вдруг» объявили ее «антифашистской и освободительной». Обрадовало Оруэлла лишь то, что в статье «Литература и тоталитаризм» за три дня до объявления Германией войны СССР он сумел предсказать это «все вдруг». «Контролируя мысль, оно (тоталитарное государство. – В.Н.) не фиксирует ее на чем-то одном, – написал в статье. – Выдвигаются догмы, не подлежащие обсуждению, однако изменяемые со дня на день… Вот очевидный, самый простой пример: до сентября 1939 года каждому немцу вменялось в обязанность испытывать к русскому большевизму отвращение и ужас; после сентября 1939 года (после заключения советско-германского пакта о дружбе и ненападении, на что были и свои поводы[61]. – В.Н.) – восторг и страстное сочувствие. Если между Россией и Германией начнется война… – пророчествовал он, – с неизбежностью вновь произойдет крутая перемена. Чувства немца, его любовь, его ненависть при необходимости должны моментально обращаться в свою противоположность…» Ну не колдун ли? Как скажешь иначе?! И не это ли «все вдруг» возникнет в его последнем романе, когда оратор на лондонской площади, призывая к победе в войне с многолетним врагом Евразией, вдруг, не прервав даже речи, поменяет мнение и с тем же пылом призовет воевать – но уже с Востазией?..

«23.06.41. Речь Черчилля, на мой взгляд, очень хороша. Она не понравится “левым”, но они забывают, что он должен был говорить на весь мир, как то: для американцев со Среднего Запада, для летчиков и морских офицеров, недовольных лавочников и фермеров, да и для самих русских и всех левых политических партий. Его враждебные выпады в сторону коммунизма тоже понятны; хотя он и подчеркнул, что предложение помощи русским искренне…»

В тот день, 23 июня, Оруэлл с утра проводил занятия с отделением ополченцев и, не удержавшись, задал прохожим один вопрос: как они относятся к нападению Гитлера на Россию?

«Я нашел, – пишет в дневнике, – что почти все настроены прорусски. Оптовая торговка домашней птицей: “Ну, я надеюсь, что русские дадут им хороший урок”. Владелец пошивочной мастерской (еврей): “Они не смогут. Их разорвут на куски. Вот увидите”. Доктор (вроде бы беженец): “Вы совершенно не правы. Все недооценивают силу России. Они будут вытирать пол нацистами”. Торговка бакалеей: “Черт побери, там же их двести миллионов”. Владелец пошивочной: “Да, но они же неорганизованны…”

Конечно, – пишет Оруэлл, – мнения невежественные, но показывают настроения людей. Еще три года назад подавляющее большинство… было бы явно на стороне немцев. Ныне ненависть к Германии заставила их даже не вспоминать об этом. Реально же всё зависит от того, готовы ли Россия и Великобритания к сотрудничеству, что называется, без попыток переложить на другого основную тяжесть сражения… Ведь тех обстоятельств, при которых русская помощь Испании обернулась злом, не существует…»