Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А вот и наш сокол сизокрылый! Отощал, позеленел, но к сестричкам пристает, мне уже рассказали. Значит, все нормально! Жить будешь долго и счастливо!
И мужики осторожно, чтобы не зацепить плечо, принялись меня тискать, попутно выставляя из вещмешка разные вкусности. Потом Серега извинялся, что так долго ко мне вырваться не могли, но я его особенно не слушал. Расчувствовался, блин, так, что аж отвернуться пришлось. Соседи по палате деликатно вышли покурить, а мужики стали рассказывать последние новости. Их было не так уж много. Судя по тому, что наши группы сейчас разнюхивали обстановку в районе Николаева, то, похоже, следующий удар будет нанесен именно туда. Рассказали и чем закончился мой неудачный ночной бой. На шум стрельбы вовремя подтянулись пехотинцы и немцев сумели отогнать. Меня же сначала отправили в ПМП, а потом уже в тыл. Как раз успел вернуться Колычев, который очередной раз показал себя отцом-командиром и полетел со мной. Еще рассказали, что в Ярославле и Ульяновске будут строиться заводы по производству «студебеккеров» и «доджей 3/4». Чем наши уломали американцев и что за это пообещали, парни были не в курсе, но строительство уже идет вовсю. Это Гусев в Балашихе узнал от парней, которые новую самоходку курсантам показывали. Совершенно новую. С орудием 100 миллиметров. Но фронте уже несколько раз мелькали «Тигры», и весь наш технический парк сразу стал проигрывать в классе. Что тридцатьчетверки с новым орудием, что самоходки с 85-миллиметровым. То есть они, конечно, могли бороться с бронированной кошкой, но при этом соотношение потерь было 1:8, причем не в нашу пользу. Давала о себе знать гораздо лучшая оптика, а также запредельная дальность и бронепробиваемость 88-миллиметровой дуры, установленной на T.VI. Да и в небе появился какой-то новый «фокке-вульф». Вернее, его модификация. Валит наши МиГи и ЯКи, только шум стоит. Я, правда, от соседа летчика про этот самолет уже слышал. Слышал также и то, что у нас пытаются довести до ума новый ЯК с улучшенными характеристиками. Как летными, так и в вооружении. Потом Серега хлопнул себя ладонью по лбу и извлек из второго вещмешка форму. Обычную полевую, но с погонами! На ней были прицеплены все мои регалии, которые я во избежание потери держал у наших радистов. Оказывается, в начале февраля вышел приказ по армии — о переходе на новую форму и введении единых званий. Погоны были еще огромным дефицитом, но мужики постарались их добыть для меня. Самим не досталось, но о товарище позаботились. Очередной раз растрогавшись, поблагодарил друзей.
— Ну так ведь тебе, как болеющему, нужны положительные эмоции. Вот и расстарались.
Гусев подмигнул и добавил:
— Себе мы по приезде тоже добудем, ты не сомневайся!
— Да я и не сомневаюсь. А когда вам назад?
— Епрст!
Серега глянул на часы и начал ускоренно прощаться. После того как они убежали, в палату вернулись майор с подполковником.
— Давай, мужики, угощайтесь.
Я кивнул на тумбочки, на которых горой высились продукты.
— Вот это дело, а то без доппайка ноги можно протянуть! Хорошие у тебя друзья, капитан!
Майор, потирая руки, двинул к вкусняшкам, но потом остановился. Проследив направление его взгляда, внутренне усмехнулся. А разглядывал он мою гимнастерку, аккуратно разложенную на стуле. Там было, на что посмотреть. Боевик, Красная Звезда и в заключении — орден Ленина со Звездой. Не хватало только моей, потерянной еще в Крыму Отважной медали. Но и без нее набор впечатлял. Летун, глянув туда же, только присвистнул:
— Говоришь, все больше по тылам отсиживался? Да в штабах? В свете вновь открывшихся фактов возникает вопрос— по чьим тылам отсиживался? А, товарищ капитан?
Рассмеявшись, глядя на ошарашенную физиономию Вити-танкиста, ответил:
— Ну да, по тылам, а по чьим — вы же не уточняли? Ладно не парьтесь, лучше давай порубаем, а то у меня уже слюнки текут.
Ну и порубали. Чем бог, в лице Сереги и Марата, послал. Пожалели, что запить практически нечем. Но с красивой бутылки трофейной граппы ослабленные организмы развезло конкретно. Так что нам хватило. Мужики меня начали стыдить за то, что их наколол и заставил себя за штабного держать. Я отшучивался. Потом обсудили введение погон, потом перспективы продолжения наступления, потом медсестер Иру и Ларису, потом пришел врач и дал всем звездюлей. Прооравшись, забрал вторую бутылку и новую форму, сказав, что в палате держать это все не положено. Забирая, разглядел на форме Золотую Звезду и, смущенно хмыкнув, сказал, что бутылку отдаст послезавтра, на день Красной Армии. Продукты же заберет медсестра, чтобы не пропали в тепле, и тоже выдаст их на праздник.
А еще через месяц я ехал в лимузине на подмосковную дачу Лучшего Друга Советских Детей. Ко мне, еще за неделю до выписки, пришел представитель местного НКГБ и лично в руки дал предписание, обязывающее через восемь дней прибыть в Москву. Получив подпись в корешке, он протянул листок бумаги с номером и сказал:
— Вот мой телефон. Когда будете готовы, позвоните, за вами придет машина, которая отвезет вас на аэродром.
После чего, откозыряв, ушел.
Машина действительно появилась после звонка и доставила к самолету. После не очень продолжительного полета, уже на подмосковном аэродроме пересел в другую, которая и привезла меня на знакомую фазенду. Всю дорогу думал — на хрена я понадобился главе государства. Сам на встречу не напрашивался и, что сейчас говорить, не знаю вообще. К сорок третьему году мои знания истории на военном поприще — стремились к нулю. Уж очень сильны были изменения.
Машина подкатила к крыльцу, и я, пройдя всю процедуру передачи из рук в руки, дошел до человека из охраны, который проводил к двери. Постучав, выждал несколько секунд и открыл ее, жестом приглашая войти. Надо же, хозяин кабинета за время, прошедшее с последней встречи, совершенно не изменился. Не то что не постарел, а наоборот — бодрее выглядеть