что не удастся сейчас поговорить. Что там такое, Банка, отпихнешься ты когда-нибудь или нет?

Фред схватил другое весло и поспешил на помощь работнику. Зиедынь, улыбаясь, схватился за конец весла, не давая Фреду оттолкнуться.

— Куда тебе так спешить? Можешь немного и подождать.

— Перестань дурачиться, — досадливо сказал Фред. — Мне некогда.

— Никуда ты не уйдешь! — ответил Зиедынь уже более решительным тоном. — На разговор со мной у тебя время найдется.

Выпустив весло, он взял якорь моторки вынес его обратно на берег.

— Ты все такой же шутник! — Фред сделал вид, что смеется. Убедившись, однако, что уйти не удастся, он сошел на берег и протянул Зиедыню руку. Тот довольно неохотно подал ему свою.

— Ладно, — сказал Фред. — Только уйдем отсюда. Здесь нам не дадут поговорить.

И он поспешил увести друга подальше от людей, к дюнам.

4

Фред остановился в ложбине между двумя дюнами, склоны которых поросли частым ольшаником.

— Присядем, — предложил он, выбрав на песке ровную площадку.

Зиедынь присел в нескольких шагах от него. Наморщив лоб, с презрительной усмешкой глядел он на Фреда.

— Не ожидал я, что ты окажешься таким фруктом…

— Ты, конечно, на меня сильно сердишься? — начал Фред, отводя взгляд в сторону.

— А ты что же, скотина, ждешь, чтобы я тебе руку поцеловал? — негодующе сказал моряк.

— Не кричи так громко, ничего особенного ведь не случилось, — успокаивал его Фред.

— Ах, ничего особенного! — Зиедынь действительно повысил голос. — Человек доверяет тебе трехлетний заработок, а ты пускаешь деньги по ветру и даже не видишь в этом ничего особенного? Хоть капля-то стыда у тебя осталась, подлая ты душа?

— Дай сказать, как дело было…

— Твои рассказы не стоят и цента, врать ты всегда был горазд. И не думай, пожалуйста, что тебе удастся втереть мне очки, я уже не прежний дурак!

Фред силился показать, что чувствует себя оскорбленным.

— Откуда ты взял, что я хочу врать? И вообще не следует так бросаться словами. Выслушай сначала, а потом кричи.

— Ты опять успел что-нибудь придумать? — засмеялся Зиедынь. — Еще бы, времени у тебя было достаточно — целых шесть лет. Ну, расскажи, расскажи, приятель, куда ты девал двести английских фунтов, которые я послал родителям? Какой благодетель выискался, осчастливил их двадцатью латами!.. А куда остальные девались?

— У меня украли…

— Ах, какое несчастье! Как же это произошло? Бандиты по дороге напали или иначе как?

— Перестань издеваться, мне это не нравится.

— Вполне понятно.

— В общем, это произошло на пароходе, по дороге из Лондона в Ригу.

— Ах, вот, значит, как.

— Ну, конечно, так. У меня была общая каюта с каким-то поляком, и до самой Гдыни мы спали на смежных койках. Он показался мне очень приличным парнем…

— Вроде тебя, что ли?

— Если будешь перебивать, я перестану рассказывать.

— Ну, говори, говори…

— Словом, я ему вполне доверял и даже иногда оставлял одного в каюте. А деньги у меня хранились в маленьком чемоданчике — помнишь, я в Ливерпуле купил, ты еще ходил со мной и помогал торговаться.

— Ну, дальше, дальше.

— Когда я выходил, то всегда запирал чемоданчик и старался заметить, как он лежит, чтобы узнать потом, не трогали ли его. Все было в порядке, никто к моим вещам не прикасался. В Гдыне этот поляк сошел с парохода и уехал в Варшаву. Пароход уходит дальше, я сразу же берусь за чемодан и что же вижу? — все деньги пропали! Негодяй еще и ключ на столе оставил — точь-в-точь, как у меня. Лоцман не успел сойти с парохода, так что я сразу заявил о краже и дал объявление в газетах, но ничего не помогло. Поляк как в воду канул, и до сего дня никак не могу напасть на его след. Что же мне было делать, скажи пожалуйста? Разве я мог кому-нибудь об этом сказать? Все бы подумали, что я вру… А я, честное слово, не вру — у меня их украли.

— Ты бы мог отдать собственные деньги, даже обязан был сделать это.

— А много, думаешь, у меня было своих денег?

— Да где уж там! Ты ведь всегда любил весело пожить, у тебя больших денег и быть не могло. А что это я слышал от людей, будто ты по приезде начал ворочать крупными делами, что твой миллионер? Откуда же взялись эти деньги, которые ты тогда швырял направо и налево?

Фред закусил губу. Неужели Зиедынь знает, как он тогда бросался деньгами?

— Ты имеешь в виду моторку?

— Ну конечно. И гостиницу тоже.

Фред облегченно вздохнул.

— Это пришло позже… Начал рыбачить, зарабатывал все время хорошо… Понемногу встал на ноги.

— Три года работал, как каторжный, откладывал по центу, чтобы помочь старикам, и вот на тебе — все равно что в воду бросил, отдал какому-то прохвосту, — говорил сам с собой Зиедынь. — Правда, я знал, что ты отличаешься легкомыслием, но все-таки казалось, что положиться на тебя можно, что парень ты честный. Какой я был болван, какой простофиля! Тьфу!

— Что ты решил теперь делать? — спросил Фред.

— Как что делать? — Пришел требовать с тебя свои деньги. Ты что думаешь, я их тебе подарю?

Фред задумчиво смотрел на песок: «Двести фунтов… Это будет четыре тысячи латов. Так и отдать ни за что ни про что?.. И деньги-то давным-давно все истрачены, кому охота платить по такому старому счету?»

— Ну и что ты со мной сделаешь? — спросил он.

— Ты же не будешь отрицать, что получил от меня эти деньги?

— А у тебя есть доказательства?.. Ну, какая-нибудь бумажка, я хочу сказать?

— Ты сам знаешь, что нет. Но ты же дал честное слово.

Фред усмехнулся:

— С честным словом в суд не обращаются. Свидетелей у тебя нет.

— Значит, ты будешь отпираться?

— Ну, не совсем так. Просто я хочу доказать тебе, что скандал подымать не стоит. Если начнешь скандалить, ровным счетом ничего не добьешься. Я не потерплю, чтобы меня здесь позорили, — теперь Фред резко изменил тон. Он даже выпрямился и почти сурово глядел на своего собеседника. — Ты говорил уже с кем-нибудь об этом?

— Пока еще ни с кем, но если…

— Посмей только хоть одно слово сболтнуть! Этого я тебе не спущу. Слышишь? Со мной шутки плохи. Если ты меня рассердишь, не получишь ни одного цента.

— Я же требую только свои собственные деньги…

— Разве так надо было действовать? Разве ты не мог прийти, как порядочный человек, поговорить со мной по-хорошему? — Американец почти кричал на растерявшегося Зиедыня. — А он скорей бежит к моторке, петушится,