про все её связи и знакомства, про Нинель, про эту чертовку — первым делом. Обезопасить себя, а уж потом стрелять без осечек… Сегодня же расспросить Джанерти, не посвящая его в главное. Джанерти, конечно, в курсе всех здешних любовных интрижек. Он подскажет…»

Кое-как изобразив улыбку влетевшей запыхавшейся хозяйке, он заторопился с примеркой; прощаясь, зачем-то нагнулся и поцеловал ей руку, чем привёл в неописуемый восторг, а выйдя за порог, сплюнул и грязно выругался. В прокуратуре сразу прошёл в свободный кабинет следователя на противоположную сторону коридора, вдали от собственных апартаментов, принялся накручивать телефон, разыскивая следователя Джанерти.

Джанерти найти не удалось. Дежурный следственного изолятора окончательно вывел его из себя, сообщив, что следователь прокуратуры ещё днём повёз в судебную экспертизу труп арестанта, скончавшегося при невыясненных обстоятельствах. Арестантом оказался Губин, тот самый Губин, с которого приказано было не спускать глаз, содержать в одиночной камере и не пускать к нему никого без ведома губпрокурора. От Губина тянулись нити к загадочному убийству профессора Брауха, к отчаянному головорезу Корнету Копытову… От того самого Губина, всё знавшего, но отправившегося на тот свет, вместо того, чтобы открыться правосудию. И ещё много тёмного и жуткого унёс с собой арестант, отчего у губернского прокурора давно тяготилось нутро.

Бросил трубку Арёл, вспомнил, что, кроме чашки холодного чая коварной швейки, ничего не ел за весь день, глянул в окно, а день-то давным-давно канул, кромешная ночная тьма накрыла город.

И тогда губпрокурор понял, что надо разыскивать Турина. Тот пришёл скоро, присел на краешек предложенного стула, пока губрокурор, перескакивая с одного на другое, рассказывал ему про дыру в потолке, про свои опасения насчёт швейки и о клиентке длинноногой, выкурил несколько папирос без перерыва, не сдерживаясь или забывшись, гася окурки прямо себе в кулак. А когда выдохся прокурор и затих, хлопнул этим кулаком себе по колену:

— Твердил я вам, Макар Захарович, арестовывать надо было всю эту шлёп-компанию!

— Ты прямо скажи, Василий Евлампиевич, — вскочил на ноги губпрокурор. — Что сейчас предпринять? Крутить да нотации читать нечего!

— А чего тут крутить? — поднялся и Турин. — Брать под стражу надо председателя губсуда Глазкина. И немедленно. Заместителя туда же и ещё с десяток судей, потому что злостные они вымогатели взяток, губящие уголовные дела ради наживы! А впрочем, нечего мне повторяться в который раз. Приводил я вам и ответственных людей — свидетелей, выкладывал веские доказательства. Надо? Ещё приведу!

— А Нинель? Нинель Исаевна? Что это за штучка? Вдруг это…

— Это сообщница Глазкина, а по официальному статусу — его новая невеста после гибели Павлины, дочка богатейшего рыбодельца Бобраковского Исая Моисеевича. Неужели вам было неизвестно?

— Но как брать Глазкина? — не сдавался губпрокурор. — Сам понимаешь, меня удерживало, что он не просто судья, а председатель! Да ещё с такими связями!

— Связи его липовые! — оборвал Турин. — Когда-то, возможно, он и был порядочным человеком, в чём я сомневаюсь, а теперь это последняя сволочь, на нашем языке — высококвалифицированный уголовник. И чем быстрее мы его изолируем, тем лучше.

— Берздин подмогу обещал, старших следователей из края планировал прислать. Ты же сам мне говорил, что с поличным Глазкина не взять, в кабинете он взяток не берёт.

— Теперь в этом нет надобности, — смутил Турин прокурора, зло заглянув в глубину его глаз. — Дождались и мы, видно, нагрешил этот гад столько, что и на небесах не по себе стало.

— Как с паперти заговорил, — хмыкнул Арёл, недоверчиво изучая хмурое лицо начальника розыска.

— Эта судейская шайка-лейка сегодня по какому-то поводу вечеринку закатила, взяла в аренду помещение школы и организовала настоящий бордель с девицами лёгкого поведения.

— Как? — подскочил Арёл. — Кто в школе разрешил?

— Нашлись. Но это полбеды. Перепились они там и перестрелялись.

— Чёрт! А почему мне ничего не известно?

— Я звонил, да секретарша ваша порадовала, что вы костюм новенький заказываете, как раз у той швейки, которая вас подслушивала.

— Убили кого? — сник губпрокурор.

— Обошлось без жертв, хотя Каталкин, зам Глазкина, ранил обоих сторожей школы.

— Ты вроде как сожалеешь? — тяжело опустился на стул губпрокурор.

— Печалюсь. Вы б тогда враз ордер на арест всех подписали.

— Зря ты так, Василий Евлампиевич, — опустил голову Арёл. — Сколько я сегодня пережил, один ты теперь знаешь.

— Со мной и умрёт, если с дерьмом не всплывёт.

— Если не всплывёт… — повторил Арёл. — Выпить бы сейчас.

— У меня есть, — достал фляжку Турин, — только вот налить не во что.

— На фронте всяко приходилось. — Арёл схватил фляжку двумя руками, словно драгоценность бесценную, и выпил бы до конца, не останови его Турин:

— Макар Захарович, мне бы ордера…

— Диктуй, — поставил тот фляжку перед собой и вытер губы рукавом.

— Глазкин, Каталкин, Френкель, Тодорский, Макушев, Макеев, Егоров, Сорокин, Коробынин, Абдуллаев…

— Постой, постой! — протестуя, замахал руками прокурор. — Ты что же, весь губернский суд собрался в тюрьму упрятать, места не хватит!

— Прогнил суд ещё до Глазкина, а с ним он, как корабль с пробитым дном, сразу на дно пошёл. Много в списке и районных судей.

— Ночи-то хватит? Утром докладывать ответственному секретарю губкома вместе пойдём. И чтоб по каждому арестованному полный расклад был.

— Расклад хоть сейчас представлю, — поднялся на ноги Турин, аккуратно сложил в ладонь выписанные ордера. — А к утру, думаю, управлюсь. Об одном сейчас жалею, Егора Ковригина отпустил. С ним бы и сомнений не было, всех повязали бы.

— Ковригин? Это кто такой? Не шофёр ли Василия Петровича Странникова? — потянулся к фляжке губпрокурор.

— Он, — грустно улыбнулся Турин. — Загорает, шельмец, сейчас на крымском песочке, жирком небось обрастает от безделья.

VII

Егор действительно предавался наслаждениям. Набирая в лёгкие поболее воздуха, кувыркался он нагишом в тёплых морских волнах, выбрав укромное безлюдное местечко у торчащей поодаль от берега одинокой скалы. Скала эта прозывалась в народе Дивой, но вокруг удивительной красоты, как это и бывает, водилось столько морских уродин и зубастых чудищ, что желающих плавать и проводить время поблизости особенно не находилось даже днём.

Цепляясь за трещины в камнях, обросших мхом и кишащих мелкими колючими рачками, решился он на отчаянный поступок — добраться, донырнуть до самого дна, где на ощупь отыскать необычного экзотического рапана и поразить сердце любимой Серафимы.

«Разыщу отменный экземпляр, — как мальчишка подстёгивал себя он, — такой, что ей и не снился, отнесу местным умельцам, отмоют, отчистят, заполируют его и смастерят редкую драгоценность! Будет ей глаз ласкать, а к уху поднесёт — море зашумит изнутри, век меня