Ее собственная каюта пустует. Сюсанна иногда заходит туда — принять душ, переодеться, немного пишет на компьютере. А уходя, всегда оборачивается в дверях и осматривается, тщательно фиксируя в памяти все — как выглядит койка, как стоит компьютер, как лежит книжка, которую она якобы читает. Возвращаясь, она остановится и сравнит. Трогал ли кто-нибудь постель? Двигал компьютер? Переворачивал книгу? Нет, ничего не тронуто. Он еще не приходил.

Роберт, она знает, провожает ее взглядом. Он уже успел подумать, осознать сходство между своей пантомимой, устроенной на днях, и той, устроенной гораздо раньше, и спохватиться, вдруг Сюсанна поняла, кто он. Когда она сидит по утрам на совещании за капитанским столом, то словно притягивает к себе взгляд Роберта. Но притворяется, что не замечает этого. Когда их пути пересекаются на площади Одина, Сюсанна чуть улыбается нейтральной улыбкой и кивает, словно он чужой, первый встречный, не позволяет ему догадаться, что прислушивается к его шагам и знает, что вот сейчас он остановится. Оглянется и посмотрит на нее. А когда они встречаются в коридоре, в том коридоре, куда выходят каюты их обоих, то она лишь проскальзывает мимо, сказав что-нибудь неопределенное о погоде, не позволяя ему заподозрить, что знает: сейчас он остановится и уставится ей вслед. Иногда он пытается ей улыбнуться, но у него не очень получается. Вернее, совсем не получается.

Все как надо. Время пошло.

На четвертую ночь она говорит Йону, что хочет поспать одна, и старается не улыбаться при виде его лица — он вздохнул прямо-таки с облегчением.

— Нам нужно выспаться как следует, — говорит она, обнимая его одной рукой. Они стоят на палубе. — И тебе, и мне.

— Да уж, — говорит он и устало проводит рукой по лбу. — Да уж, это точно.

— Только давай сперва сходим в бар? — предлагает Сюсанна. — Выпьем по бокалу вина?

— Давай, конечно, — говорит Йон. — Пошли.

Сюсанна знает, что Роберт сидит в баре, она видела, как он заходил туда, когда надевала куртку, чтобы выйти на палубу. Он пересек площадь Одина быстрым шагом, стремительно глянув в сторону Сюсанны, но не улыбнувшись и не кивнув, и устремился следом за Бернхардом и Амандой, которые уже вошли в коридор, ведущий в бар. Все еще не сдается. Все еще стремится к недоступной Аманде с белокурыми волосами, хотя она на двадцать пять лет младше, хотя она ослепительная красавица и совершенно очевидно предпочитает Бернхарда.

Роберт стоит у барной стойки, когда входят Йон и Сюсанна, стоит посреди остальных, посреди толчеи, разговоров и смеха. Бернхард с Амандой держатся чуть в стороне, но Роберт не отстает, он пытается протиснуться ближе, он хочет соблазнить Аманду и уничтожить Бернхарда. Сейчас. Немедленно. В этот самый момент. Он дрожит от похоти и ненависти — дрожит откровенной, неприкрытой и видимой всем дрожью.

Сюсанна к стойке не подходит. Она садится к столику, где уже сидят Ульрика и Андерс, и ждет, пока к ней протиснется Йон. Краем глаза она наблюдает за Робертом, видит, что он заметил Йона и тут же озирается, высматривая ее, находит и успокаивается. Она равнодушно скользит по нему взглядом, потом поворачивается к Ульрике и говорит:

— Как дела?

— Прекрасно, — улыбается Ульрика. Андерс сидит рядом, положив руку ей на плечо. И он тоже улыбается, таким довольным она его никогда не видела. Раскованным. Счастливым.

— А сами как?

Сюсанна тянется за бокалом, который ей протягивает Йон.

— Тоже. Все прекрасно.

Они сидят молча и вполне довольны этим молчанием. Оно ласковое и доброжелательное. Взрослое. Никто из остальных троих не знает об ожидании Сюсанны, она ни словом никому не обмолвилась о своем плане. Правда, она рассказала Йону о том, что в ее каюту заходили, но довольно раскованным тоном, не ради того, чтобы обмануть или ввести в заблуждение, а просто потому, что теперь вообще чувствовала себя раскованно. Андерс и Ульрика тоже уже расслабились и вроде бы уже забыли, как всполошились по поводу того происшествия. Никто из них уже много дней не спрашивал ее о странном посетителе. У Сюсанны ведь теперь Йон, так с какой стати им беспокоиться?

Правда, с какой стати им беспокоиться, думает Сюсанна, глядя на них и поднимая бокал. К ним это не имеет отношения. Это имеет отношение только к двоим.

Роберт стоит теперь возле Аманды. Кладет возле нее свою забинтованную руку на барную стойку. Аманда недовольно отстраняется и подвигается ближе к Бернхарду. Тот обнимает ее за плечи, поворачивается к Роберту и что-то говорит. Роберт не отвечает, но пытается изобразить надменность — правда, без особого успеха. Кривится, поворачивается спиной, потом заходит за стойку, наполняет стакан — большой пивной стакан! — красным вином и принимается пить. Пьет большими глотками и замечает, что снова собрал публику. Несколько человек из команды и исследователей собрались у стойки и радостно смеются. Отставив стакан, Роберт вытирает рот бинтом и оглядывает зрителей. Улыбается лучезарной улыбкой. И снова наполняет стакан красным вином.

Время пришло. Сюсанна это знает. Все произойдет сегодня ночью.

Наклонившись вперед, она кладет руку на руку Йона. Рукав его рубашки закатан, ее ладонь щекочут седые волоски.

— А теперь я провожу тебя, — говорит она. Он допивает свое пиво и медленно качает головой:

— Иногда ты такая странная, Сюсанна.

Она встает, протягивает руку и улыбается. Он берет ее за руку. И они, рука в руке, идут к двери. Словно направляются в одну каюту. Сюсанна оборачивается, едва перешагнув порог, и видит, что Роберт смотрит им вслед.

Точно. Время пришло. Он явится сегодня ночью.

Впрочем, она чувствует себя довольно глупо, сидя в уборочной каморке и пытаясь удержать равновесие. Получается неважно. Она перевернула голубое пластмассовое ведро и села на него, но ведро не желает стоять на месте. Все время ездит, повторяя движение судна, несильно, но все равно Сюсанне приходится быть настороже. Она пытается нащупать металлическую раковину. Должна же тут быть раковина? Да. Она это знает. Помнит. Ну да, вот же. Теперь можно сидеть, держась за раковину. Тогда ведро не уедет и она с него не грохнется.

Вокруг совершенно черно. Полная темнота. Ни полоски света из коридора не просачивается сюда, ни единого сияющего фотона. Глаза никак не привыкнут к такому мраку, ее расширенные зрачки ничего не различают среди темного нутра этой каморки. Внутри замкнутой тьмы. Сомкнувшейся вокруг нее. Немой. И в этой тьме она сидит на перевернутом ведре и ждет Роббана. Человека из прошлого. Человека, который имеет обыкновение заходить в ее каюту и вести там себя как идиот. И который и ее тоже вынуждает вести себя по-идиотски.

Однако она не встает. Не открывает дверь и не выходит в коридор. Не делает четырех коротких шагов, отделяющих ее от собственной каюты, и не запирается там изнутри. А все сидит на своем ведре, держится за раковину из нержавейки и слушает. Сердце «Одина» бьется медленно и отчетливо. Бумс. Бумс. Бумс. Это единственное, что слышно. Не слышно ни льда, трескающегося и разламывающегося снаружи, ни музыки внизу, в баре, ни голосов или смеха людей, торопящихся друг мимо друга по лестнице, поднимающихся на мостик или спускающихся оттуда. А только это. Бумс. Бумс. Бумс.