И уж не проходил ли он, крещеный царский сын, неких испытаний на этом острове мертвых, исполняя скорее старинный прадедовский обычай, чем новый христианский?

Но о таких делах не спрашивают. Мистина лишь притронулся к костяному ящеру под собственной сорочкой и промолчал.

* * *

От берега Белый остров отделяли пять-шесть «роздыхов», обернуться туда и обратно в один день было нельзя. Стены старой постройки немного защищали от ветра и шума; гриди и отроки, привычные спать где угодно, вовсю храпели, но Ингвар за всю ночь почти не сомкнул глаз. В таком месте нельзя увидеть иного сна, кроме вещего, но волнение ожидания привело к бессоннице. Едва задремав, Ингвар сильно вздрагивал и просыпался от ощущения падения. Из тьмы к нему шел кто-то, но пропадал раньше, чем он успевал вглядеться в черты. Он ждал – Чернигу в золотом шлеме, самого Понтарха – в том или ином облике. Но видел иное – багровое пламя и чадный, душный дым «влажного огня» над водами Боспора Фракийского, видел горящих заживо гридей, слышал крики… Вдруг всплывали образы, виденные в тот жуткий день и прочно забытые тогда же, – всплывали впервые за два года. К нему вернулся час самого тяжкого поражения в его жизни.

Или… Пришедшая мысль бросила Ингвара в холодный пот, и он сел на кошме. А что, если это не воспоминание, а пророчество? Ведь он вновь, с теми же гридями – кто в прошлый раз уцелел, – на таких же судах идет той же дорогой, вновь в Боспор Фракийский. Иного пути к Царьграду нет. И кто поручится, что в этот раз его не поджидают огненосные хеландии? Что, если Царь Морской посылает ему предостережение – наибольшее, чем может отблагодарить за жертву? Та самая тайная награда – возможность сохранить жизнь?

Не было сил пытаться дальше спать и продолжать видеть эти сны. До утра Ингвар бродил вдоль моря, вслушиваясь в шум волн. Он готов был к любой встрече – с юношами, стариками, чудовищами… Пусть бы встало перед ним любое чудо-юдо, потребовало какой угодно выкуп – лишь бы ответило, что ждет его и войско впереди…

Но никто ему не встретился, а потом рассвело, проснулись дружины, и пришла пора трогаться в обратный путь. С попутным ветром берега достигли еще засветло. И тут… Над скутарами зазвучали крики, а Ингвар оторопел и застыл, не веря своим глазам.

В перестреле от крайних русских лодий на глубокой воде стояла хеландия. Такая же, как те, что он запомнил по тому страшному дню, – длинное судно с высокими бортами, с двумя мачтами, двумя рядами весел один над другим. Пробрало холодом – казалось, хеландия только ждет их появления, чтобы выплюнуть огненное копье, одетое дымом…

– Она без сифонов! – воскликнул Гримкель, тоже вглядываясь. – Они на носу и по бортам были, а тут нет.

Чуть опомнившись, Ингвар тоже разглядел: ни бронзовых сифонов, ни железных щитов, за которыми от собственного пламени прятали стрелки-сифонаторы, на хеландии нет. Греки-хеландарии при появлении княжьих лодий встали и выстроились вдоль бортов, но за оружие не хватались и вели себя хоть и настороженно, однако мирно.

Все разъяснилось, когда лодьи подошли к берегу. Там Ингвара уже встречал Хельги Красный: на время похода к Белому острову он оставался при войске за старшего.

– Добрая новость для тебя, княже! – крикнул он, едва скутар вошел в волны прибоя. – Роман выслал людей нам навстречу. Предлагает заключить мир. Прямо сейчас, чтобы избавить нас от труда идти до его земель.

– Мир? – Ингвар первым соскочил с борта и пошел к берегу прямо по воде. – Мир, ты сказал? От Романа?

– Там два царевых мужа, говорят, по повелению Романа их прислал пар… ну, старший их хёвдинг, Феофан. Предлагает нам остановить войско и начать переговоры, чтобы обменяться посольствами и заключить мир.

Потрясенный Ингвар не сумел сразу ответить. На уме у него еще был Морской Царь – так, может, это и есть ответ на его жертвы?

– И вот теперь, когда я передал тебе их речи, – Хельги шагнул вперед и встал перед Ингваром, упирая руки в бока, будто намеревался не выпускать его из волн прибоя, – я бы тебе посоветовал: гони их в шею!

* * *

На безоружной хеландии прибыл протоспафарий Леонид от логофета дрома и с ним стратилат Феодор из Фракии – случись войне все же дойти до границ Ромейской державы, его земли оказались бы на ее пути первыми. Паракимомен Феофан прислал их предложить русам выкуп за отказ от похода и заключение мира ради любви. Боян пригласил русских вождей и василиков в Ликостому, где можно было бы вести переговоры с удобствами, но Ингвар сразу отказался: хотел иметь все войско под рукой. Вопреки ромейскому обычаю, где все решает один василевс, русскому князю приходилось советоваться с боярами и дружиной, а бояре – каждому со своими людьми.

Русский стан пришел в смятение – от Ингвара до последнего отрока. У ратников было чувство, будто разбежались всей толпой, готовясь снести каменную стену – а она вдруг растаяла сама собой. Явно радовались только болгары: их царская семья была связана и с русами, и с греками, и война между двумя опасными родичами грозила их земле большими бедами. Понимая это, Мистина не удивлялся тому, что Боян подставил под меч своих доверенных людей и собственную голову, лишь бы эту войну прекратить.

Русы радоваться не спешили. Почти все сходились на том, что лукавые греки пытаются обмануть, выиграть время. Сколько ни клялись Леонид и Феодор, что поручение им дано без обмана, ответом были недоверчивые взгляды.

Ингвар принимал греков прямо перед своим шатром, на берегу, под толстыми ивами. С одной стороны шумело море, с другой – виднелись густые заросли (ближние полосы запретили рубить на дрова, чтобы было где укрываться от дневного солнца), а вперед и позади, сколько хватало глаз, вдоль изгибов берега тянулся воинский стан. Белели шатры, зеленели шалаши, дымили костры, отроки тащили от моря улов, чистили рыбу на берегу, оставляя отходы настырным чайкам. Наверное, нечасто царевым мужам приходилось вести переговоры в таких условиях. Сам русский архонт сидел перед пологом шатра на ивовом бревне, покрытом овчинами и плащом. Вокруг сидели на таких же бревнах и просто на песке его люди – знатные отличались от простых только поясами в серебре и цветными кафтанами, расстегнутыми ради теплого дня. Послам сесть не предлагали, и они спиной чувствовали настороженные взгляды отроков, сжимавших боевые топоры.

– Роман, Стефан, Константин, государи, царствующие над греками, – к архонту Росии Ингеру. От нашего величества отправили мы мужей с посланием к вашему благородству, дабы знали вы, что на всех изливается доброта цесарства нашего, – читал спафарий Леонид с пергаментного листа, к удивлению русов, выкрашенного в голубой и покрытого буквами серебряного цвета. – И от многих слышал ты, и сам на своем опыте познал красоту и величие Ромейского царства. Ведомо тебе и то, что оно сильнее всех на земле, и то, что владеет оно богатствами и всякими земными благами превыше всех народов, ибо превыше всех поставил ромеев избравших их Бог. И если имеешь ты, Ингер, верное и неложное намерение сделаться другом нашего цесарства, то передай через сих достойных мужей, что и ты имеешь искреннюю любовь к нам, дабы мы могли убедиться в твоем намерении. А для заключения истинного и вечного мира пришли в богохранимый град наш избранных тобою верных людей, и мы окажем им прием блестящий и почетный.