class="p1">Мы записывали все увиденное. «Кошка на качелях (10.24.24)». «Эрудит (14.01.55)» – какой-то парень во время игры в парке составил слово «эхинацея» и попал на клетку утроения очков за слово. «Мальчик улыбается (17.11.55)» – он просто сидел и улыбался чему-то: это надо было видеть, чтобы понять.

Мы не только коллекционировали совершенные мгновенья, но и занимались всякими другими вещами, никак с этим не связанными. Устраивали конкурсы: кто соберет больше всего наличных за день, не заходя в банк (я выиграл, продав мамину машину в интернете, пока она была на работе. Прости, мам!) Кто за один день научится делать что-нибудь новое (тоже я: очень паршиво сыграл рождественский гимн на саксофоне, а она весь день безуспешно пыталась освоить одноколесный велосипед, с каждой попыткой все больше раздражаясь). Кто попадет на телевидение (тут выиграла она: пробралась в местную телестудию, притворившись стажером, а потом «случайно» вошла в кадр во время эфира. К концу дня канал получил столько писем от тех, кому понравилось ее спонтанное выступление, что ей на самом деле предложили поработать стажером. В этом вся Маргарет).

Мне было совершенно безразлично, кто выиграет. При всем сочувствии к остальному человечеству, которому приходилось проживать четвертое августа снова и снова, как заводные игрушки, один бесконечный день, проведенный с Маргарет, мне нравился гораздо больше, чем любой из дней моей жизни до этого. Я был как Квадрат из «Флатландии»: я наконец встретил Сферу, и впервые в жизни поднял глаза и увидел, в каком удивительном, безумном, огромном и прекрасном мире я жил все это время, сам того не сознавая.

Маргарет тоже наслаждалась происходящим, я был в этом уверен. Но для нее все было иначе. Со временем – то есть время-то, конечно, стояло на месте, но вы понимаете, о чем я, – я стал гадать, не происходило ли в ее жизни что-то еще, о чем она не рассказывала, а я не знал, как спросить. Это было заметно по всяким мелочам. Она часто смотрела на телефон. Иногда ни с того ни с сего рассеянно смотрела вдаль. Всегда торопилась куда-то идти. Я в ее обществе не думал ни о чем, кроме нее, но у нее было не так. Ее мир был сложнее.

В конце концов мы все-таки посмотрели «Бандитов во времени». Было здорово, хотя не думаю, что ей понравилось так же, как мне. Возможно, его надо первый раз смотреть в детстве. Но Шон Коннери ей понравился.

– В сценарии, видимо, было написано: «Этого персонажа должен играть актер, похожий на Шона Коннери, но с запросами поменьше», – предположил я. – А потом Шон Коннери прочитал сценарий и сказал: «Я в деле».

– Вот это, наверное, было совершенное мгновенье! Но я не понимаю, почему он возвращается в…

– Молчи! Этого никто не знает. Это одна из величайших загадок вселенной. Запретное знание. Мы не должны даже говорить об этом.

Мы лежали на диване в гостиной у нее дома, где бетонный пол был покрыт тонким ковролином и стеклянная стена выходила в большой сад. Весь предыдущий час я провел, незаметно, нанометр за нанометром, двигаясь вбок по дивану, а потом аккуратно подвинулся так, чтобы прислониться своим плечом к ее, так что мы как бы опирались друг на друга. Казалось, из нее в меня перетекала какая-то сияющая энергия, зажигавшая меня изнутри. Мне казалось, я сияю. Мы сияем.

Не думаю, что кто-либо в истории кино наслаждался фильмом так, как я в тот вечер «Бандитами во времени». Роджер Эберт за просмотром «Касабланки» не получил бы и десятой доли моего удовольствия.

– Маргарет, можно тебя кое о чем спросить?

– Конечно.

– Ты когда-нибудь скучаешь по родителям? В смысле, я-то со своими могу побыть в любое время, да и вообще, мы с родителями редко проводим много времени вместе. Но ты своих почти не видишь. Это, должно быть, тяжело.

Она кивнула, уставившись на свои коленки.

– Ага. Довольно тяжело.

Тугие кудряшки спадали ей на лицо. Они напомнили мне двойную спираль ДНК, и мне подумалось, что где-то внутри них действительно кроются спиралевидные молекулы, содержащие волшебную формулу этих спиралевидных кудряшек. Формулу Маргарет.

– Хочешь найти их? Мы могли бы успеть выследить их за двадцать четыре часа. Съездить на этот курорт.

– Забудь, – она покачала головой, не глядя на меня. – Просто забудь. Это совсем не обязательно.

– Я знаю, что не обязательно, я просто подумал…

Она все еще не поднимала глаз. Я явно задел какой-то чувствительный нерв, соединенный с чем-то, чего я не понимал. Мне было немного обидно, что она не хочет или не может рассказать, с чем именно. Но ведь она не обязана ничего мне объяснять.

– Ну как скажешь. Я просто хотел бы, чтобы у тебя был более счастливый день. Не знаю, кто выбрал именно этот, но его вкус в этом вопросе весьма сомнителен.

На ее лице мелькнула полуулыбка в буквальном смысле: одна половина рта улыбалась, вторая – нет.

– У кого-то же должен был выдаться плохой день, – сказала она. – В смысле, статистически. Иначе кривая нормального распределения бы сломалась. Я просто играю свою роль.

Она взяла меня за руку – подняла ее с моих колен обеими ладонями и пожала. Я тоже пожал ее руку, стараясь нормально дышать, хотя у меня в груди сердце разорвалось на части уже сотню раз. Все вокруг замерло, и мне даже показалось, будто что-то происходит, будто это тот самый момент. Но я тут же все испортил.

– Слушай, – сказал я, – у меня есть одна идея.

– Она не связана с одноколесными велосипедами? Потому что, клянусь тебе, я никогда больше и близко не подойду к этим дьявольским штукам.

– Не думаю.

Я все ждал, что она отпустит мою руку, но она этого не делала.

– Помнишь, у тебя как-то была мысль уехать как можно дальше отсюда, чтобы проверить, где заканчивается зона временной петли? То есть если допустить, что у нее есть определенная зона.

Она не сразу ответила, просто продолжала смотреть в сад, который в сгущающихся сумерках становился все темнее и темнее.

– Маргарет? Ты в порядке?

– Да нет, я помню, – она отпустила мою руку. – Это неплохой план. Надо попробовать. Куда поедем?

– Не знаю. Мне кажется, это не особо важно. Наверное, надо поехать в аэропорт и сесть на самый дальний рейс – в Токио или в Сидней. Но ты уверена, что с тобой все в порядке?

– Абсолютно. Я в полном порядке.

– Мы не обязаны это делать. И вообще это скорее всего не сработает. Я просто