Он отчаянно оттолкнул нападавшего, опрокинул его. Костистые пальцы старика схватили поэта за рукав робы, разодрали ткань аж до подмышки, когда поэт дернулся назад, вырываясь из хватки ледяных пальцев.

Мещане… Они направлялись к нему, идя на помощь его преследователю. Босой и грязный фамулюс[156] в вытертом кафтане и черной, выбившейся рубахе заходил слева. Справа двигался толстый, приземистый фертик в кармазиновом вамсе, в берете на мастерски завитых волосах. В боку его торчал кусок железа – наконечник сулицы, сломанной сразу за кривым крюком.

Вийон развернулся на пятке, уклонился от леса воздетых рук, ушел от каменных взглядов уродливых оборотней, что шагали по его пятам, раскачиваясь и спотыкаясь.

Крикнул от страха, когда заметил, что круг смыкается, и в тот же миг поскользнулся на болотистой дорожке, упал на колени и рухнул прямо в центр лужи, заправленной солидной порцией размоченного конского навоза. С воплем вскочил, видя, как идут в его сторону, и одновременно услышал посвист клинка; человек в кармазиновом вамсе качнулся назад после рубленого удара по плечу, шее и через лопатку. Вийон услышал хруст, с которым меч перерубил кости и сухожилия. А потом увидал мрачное лицо Яна из Дыдни, державшего меч.

– Вставай! – крикнул поляк. – Бери жопу в руки, французик!

И дернул его с земли с такой силой, какой Вийон от него и не ожидал. Поволок его следом за собой, словно тряпичную куклу, махая мечом направо и налево. Рубанул склоненную башку мещанина, одним коротким хлестким ударом отрубил руку, протянувшуюся в их сторону. Вийон выругался. Отрубленная рука упала в грязь, словно ветка, отделенная от ствола дерева. Но из обрубка не хлестнула кровь, а у человека, которому руку отрубили, вид был такой, словно он и вовсе не заметил потери. Продолжал идти к ним раскачивающимся шагом с вытянутой левой рукою и стеклянными, будто у трупа, глазами.

– Что с ними?! – простонал Вийон. – Как это… Боже Святый!

– К воротам! – крикнул Ян из Дыдни. – Двигай, дурачина!

– А они?

– Они мертвы! Это упыри! Вперед!

Вийону не нужно было повторять дважды. Он понесся в сторону башни как преследуемый заяц, спиной чувствуя мертвые взгляды саарбуржцев, а в ушах слыша пробивающиеся сквозь обезумевший стук сердца шорох и топот мертвых ног мещан. Схватил за плечо онемевшего Юргена и толкнул его к проходу.

Эти несколько шагов были длинны, словно путь в Катай. Задыхаясь, они ворвались под башню. Стражник, возвестивший с башни о приближении процессии, теперь стоял подле отворенных ворот с вытаращенными глазами, молитвенно сложив руки.

– Поднимай мост! Давай! – заорал на него поляк. – Мы не можем их впустить!

Стражник затрясся, зарыдал, пал на колени и принялся сплетать трясущиеся пальцы к молитве. Ян из Дыдни выругался сочно по-польски. Развернулся и увидел, что первые мещане уже входят на деревянный рукав моста, поднимаемый противовесом на башне.

– К воротам! – прошипел. – Закрываем их немедля! Нельзя их впускать в город!

Сам первым прыгнул к огромной створке, уперся, не выпуская меч из рук, толкнул ворота, ответившие скрипом и хрустом. Вийон пришел ему на помощь. Поспешая так, словно через миг-другой ожидался потоп, они передвинули правую створку, наполовину блокируя проход. Ян из Дыдни подскочил к другой половине ворот. Толкнул створку – тщетно. Вийон встал рядом, дернул; напирали плечом к плечу, но без толку. Левая створка чуть-чуть подалась вперед, а потом остановилась с хрустом.

– Заблокировалась! – рыкнул поляк. – Тут должна быть какая-то цепь! Вот она! – крикнул, нащупав ржавые звенья. – Жди-и-и-и!

Размахнулся, рубанул по железу со звоном – лопнувшее звено цепи, удерживавшей у стены левую створку ворот, на волос разминулось с носом Вийона, отскочило от дубовых досок, упало, крутясь, в грязь. Теперь они толкали изо всех сил, упираясь ногами, только бы побыстрее их затворить, успеть раньше врага, который неумолимо приближался, шурша и шелестя, топоча тысячью ног…

Почти удалось. Почти! Потому что за пару дюймов, а может, за полфута до того как закрыть обе створки, они наткнулись на сопротивление. Сперва мягкое, уступчивое, потом – все более усиливающееся.

– Толкай, шельма! – рычал поляк. – Остановим их! Должны-ы-ы…

Но напрасно напрягали они все силы, упирались спиной. Грязь, разъезженная колесами повозок, не давала ногам опоры, ворота не уступали.

Синяя, окровавленная рука со сломанными ногтями с грохотом ударила в дерево рядом с головой Вийона. Поэт вскрикнул, отскочил. Упыри ударили во вторую створку, и огромные ворота стали поддаваться.

– Не выдержим! – стонал Вийон. – Не закроем ворота!

– Юрген! – рявкнул рыцарь, увидев, что остолбеневший подмастерье все еще стоит рядом. – Помоги нам, дьявол тебя дери!

Юрген не двигался. Всматривался в горожан, с раззявленным ртом, из которого сочилась кровь и свисали нитки слюны.

Проклятые уже проходили ворота. Шли бесконечной чередой призраков, некоторые спотыкались и падали, и собратья затаптывали их тела. Они продолжали напирать, бесконечно, без передышки, без следа усталости.

– Вийон! – крикнул поляк. – В трактир! Приведи моих слуг! Передай, что случилось.

Во все шире распахивающихся воротах поляк отмечал бледные трупные лица, вытаращенные глаза, глядящие на них с мертвым спокойствием, словно буркалы покойников.

– В ад! Ступайте все в ад! – взвыл рыцарь. Рубанул мечом одного из них, распорол бок до самой кости, отрубил еще одну ладонь, ударил низко, с полуоборота, горизонтально – и одним движением перерубил обе ноги молодому пареньку, который хромал к нему, приволакивая левую ногу. Отрок упал на грудь, заскулил тихо, а потом, словно ничего и не случилось, пополз через грязь, опираясь на руки. Тут же рядом проталкивался, словно слепец, невысокий мужчина в окровавленном фартуке. В левой руке держал мясницкий топор. А за ним тянулись еще и еще: молодые и старые, красивые и горбатые, богатые и бедные, мерзкие и симпатичные. Словно на церковных картинах. Словно в конце света и жизни. Словно на Последнем суде!

Это было как конец света… Как Danse Macabre с епископских хоругвей.

Ян из Дыдни отступил перед напиравшими на него упырями. Дернул завязки акнетона и вырвал из-под него маленький золотой крест. Заслонился им от призраков, что перли сквозь ворота, огородился, будто каменной стеной, и свел в гневе брови.

– Ступайте, проклятые, в огонь вечный, приуготованный дьяволу и ангелам его! – выкрикнул. – Прочь от меня! Прочь! Во имя Отца и Сына, и Святого Духа!

Мещане – проклятье, у Вийона не было времени искать в своей кругом идущей голове соответствующее слово, которым можно было назвать бредущую процессию, – шли лавой, нечувствительные, словно карпатские скалы, к символу Страстей Господних.