В Кантоне, как и в других больших китайских городах, существуют приюты для пожилых и немощных людей обоих полов, для слепых, подкидышей, прокаженных. Все эти здания построены по одному плану. Они представляют собой большие четырехугольные дворы, по сторонам которых находятся ряды келий для обитателей. Управление этими заведениями во всех отношениях гораздо хуже, чем в Европе. Кажется, что в китайских приютах никакого управления нет вовсе. Грязь и неустроенность заставляют иностранного посетителя думать, что жильцы не много выиграли, оказавшись здесь. Иногда эти дома содержат на доходы с налога, которым облагают торговцев солью, иногда – на доходы от домов и земель. Деньги на содержание дома престарелых в Кантоне черпают из первого источника. Но пособие, назначенное для поддержания жизни четырехсот престарелых пансионеров, так мало, что время от времени приходится обращаться за помощью к богатым жителям города и окрестностей. Многие из обитателей этой богадельни уже очень стары, некоторым больше семидесяти лет, а кое-кто и старше восьмидесяти. В центре главного двора стоит храм, посвященный богу Гуань-ди, который, как предполагается, покровительствует жителям богадельни. В том же дворе находится дом врача, в чьи обязанности входит прописывать лекарства больным.

Расклейщик афиш

Кроме того, китайское правительство помогает пожилым людям другим способом. Поскольку соляной промысел – монополия, никому не позволено торговать ею без лицензии эмиссара по соли. Но в каждом уезде для некоторых пожилых людей правительство делает исключение, давая им возможность продавать соль дешевле, чем торговцам с лицензией. Эти бедняки ходят по улицам с криками: «Соль на продажу! Соль на продажу!» – и чаще всего зарабатывают деньги, которых хватает на пропитание их семьям.

Копия описанного выше учреждения – приют для престарелых женщин. В нем стоит храм Гуаньинь, богини милосердия, заботящейся о женщинах и детях.

Обитатели приюта для слепых в Кантоне явно обеспечены хуже, чем пансионеры двух предыдущих учреждений. Помещения, где они живут, обветшали, а часть соляного налога, которую выделяют на их содержание, так мала, что им приходится выходить на улицу и просить милостыню. Обычно каждое утро слепцы группами по шесть-семь человек отправляются за подаянием. Они идут цепочкой, каждый кладет правую руку на плечо идущего впереди, первый же нащупывает дорогу посохом. Войдя в лавку, они начинают бить в маленькие гонги, которые у них с собой, и поют высокими голосами разные песни. Европейский лавочник не выдержал бы такого шума, но китайские лавочники привыкли к нему. В конечном счете им приходится снисходить к просьбам слепых, и они полагают, что лучший способ действий – заставить их ждать подаяния в лавке как можно в большем удалении. В лавке в одно время может находиться только одна группа слепцов, и чем дольше она там пробудет, тем меньше шансов у других получить там что-нибудь еще. Если продавец оказывается глух к шуму незваных гостей, они начинают петь громче и перемежать свои песни нелестными замечаниями. При этом лавочник редко может расщедриться больше чем на медный грош, самую мелкую китайскую монету, или на горсть сырого риса. В конце дня можно видеть, как бедные слепцы плетутся обратно в приют. На плечах у них котомки со скудным подаянием.

Несмотря на бедность и слепоту, они иногда заключают в своей среде браки. Все мужья и жены, виденные мной в приюте, были слепыми. Помню, что однажды я видел приезд слепой невесты. Ее несли в приют в богато украшенном свадебном паланкине, перед которым шествовали музыканты и люди в красных туниках с флагами и фонарями. Когда молодая женщина вышла из паланкина, ее учтиво встретил жених.

В приюте для слепых находится храм, посвященный богу-покровителю слепцов.

В Кантоне есть приют для пятисот подкидышей. Как и другие благотворительные учреждения, он содержится за счет соляного налога. Здание устроено так же, как описанные выше. В комнатах стоят кровати для кормилиц и колыбели из ротанга для младенцев. Колыбели свешиваются с балок на веревках для защиты от крыс, которых в китайских домах великое множество. Согласно уставу приюта, на двух младенцев полагается одна кормилица, но во время многочисленных посещений я нередко видел таких, на чьих руках было по три ребенка. Крики, слышавшиеся каждый раз, когда я входил в приют, убедили меня в том, что детей кормят мало или не кормят вовсе. Об этом свидетельствует высокая смертность приютских младенцев. Я не раз видел пять-шесть мертвых детских тел, сваленных в углу комнаты. Войдя в ворота в ранний час, часто можно видеть кули, спешащего на расположенное тут же поблизости кладбище с корзинкой, где лежат мертвые младенцы. Как правило, подкидывают девочек. Когда они достигают возраста восьми или десяти месяцев, их продают. Предполагается, что покупают их бездетные женатые пары или люди, стремящиеся вырастить жену для своего сына. Воспитать будущую жену для сына у себя дома нередко рассчитывают крестьяне на юге Китая. Усыновители в действительности часто покупают детей, чтобы, когда они вырастут, продать их в услужение или для более низких целей. В приюте находится храм, в котором стоит идол Цзиньхуа.

Несмотря на дурное управление, приюты для найденышей все же снижают число детоубийств. В тех частях империи, где таких приютов нет, и, боюсь, даже там, где они существуют, это преступление весьма распространенно. В горных районах провинции Гуандун – в Лунмэ-не, Цзяин-чжоу и Чаннин – нередко бедные женщины, родив девочек, продают их соседям, чтобы те воспитали их в качестве будущих жен для своих сыновей. Но если девочки соседям не нужны, их намеренно предают смерти – если не сами бессердечные матери, то при их подстрекательстве. Причем этот сатанинский обычай существует не только у низших классов. Иногда к нему прибегают и в богатых домах. Когда я путешествовал по уезду Лунмэнь в декабре 1864 года, молодой человек, сын одного из крупных земельных собственников уезда, у которого я остановился, поехал проводить меня по просьбе отца, поскольку местные жители были враждебно настроены по отношению к европейцам. Мой спутник разговорился со мной о своих родственниках и друзьях. Он рассказал мне, что у его брата родились три сына и четыре дочери, но из дочерей в живых осталась только одна, трех остальных умышленно убили при рождении. Я указал ему на то, что его брат и невестка совершили ужасное преступление, но он с очевидным безразличием ответил: то, что считается преступлением в западных странах, в Китае таковым не является. Насколько мне известно, из-за детоубийств осенью 1863 года в этом уезде была нехватка женщин, и в Кантоне я встретил трех человек оттуда, которые приехали купить женщин, чтобы по возвращении домой перепродать их в жены своим землякам.

В южных провинциях, особенно в Гуандуне, множество прокаженных. В Кантоне есть приют для них в двух милях от городских ворот. Он находится в баньяновой роще, и там содержатся четыреста или пятьсот больных. По-видимому, причина этой болезни неизвестна. Китайцы считают, что ею можно заболеть, укрывшись в дождь под деревьями чи-цзин-хуа. Они утверждают, что дождевая вода, стекающая с листьев этого дерева на открытые части тела, вызывает кожные явления, свойственные проказе. Лицо, уши, руки и ноги больного распухают, становятся гладкими и лоснящимися. Затем появляются гноящиеся язвы; доходит до того, что пораженные части тела просто отпадают. Прокаженные заключают между собой браки и образуют семьи. Лекарство от этой болезни неизвестно. Но, несмотря на то что китайским врачам не удается ее вылечить, иногда у больных исчезают все внешние симптомы, и проказа, кажется, не укорачивает жизнь. Обитатели кантонского приюта проводят время за плетением веревок из кокосового волокна. Женщинам, больным проказой, при исчезновении всех внешних ее проявлений разрешается сбывать свои изделия на рынке, который ежедневно устраивают на улице Чань-му-лань. Прокаженные отталкивающего вида из того же приюта каждое утро уходят на близлежащие кладбища и ожидают там прибытия похоронных процессий, чтобы выпросить денег у плакальщиков. Их требования неизменно удовлетворяют, так как люди верят, что в случае отказа в подаянии духи умерших прокаженных станут преследовать души их покойных родных. В Кантоне при расчете расходов на похороны всегда учитывают плату прокаженным. Иногда их требования непомерны, и родственники покойного отказываются платить. В таком случае прокаженные, чтобы получить деньги, нередко спрыгивают в могилу и упорно мешают могильщикам опустить туда гроб. Если у родни нет с собой требуемой суммы, прокаженные принимают обещания уплатить деньги позже. Не получив денег, они выкапывают тела и отдают, только получив выкуп. В своих требованиях прокаженные сообразуются с рангом и общественным положением умершего, оценивая их по виду похоронной процессии, но иногда они обманываются, как будет видно из следующего анекдота. Весной 1862 года я присутствовал на похоронах китайского купца по имени Лу Паньгуань. В процессии несли несколько золоченых навесов, под которыми лежали разные жертвоприношения. Кроме того, ее сопровождали обычные для похорон китайского господина два-три оркестра. Однако когда шествие достигло открытого участка перед кладбищем, оно остановилось, и с гроба сняли богато вышитый покров. Затем гроб снова понесли к могиле, но теперь его сопровождали только родственники и друзья покойного. Увидев похоронную процессию без обычного сопровождения, прокаженные предъявили умеренные требования, попав в этот раз впросак. Поскольку кантонский приют недостаточно велик для многочисленных больных, нуждающихся в крове, на реке есть несколько специальных якорных стоянок для лодок с прокаженными. Их содержание главным образом обеспечивают родственники и друзья. Однако в конечном счете их помощь так невелика, что прокаженным приходится грести по реке, прося подаяния у команд многочисленных джонок и лодок. Обычно лодки с прокаженными идут группами по десять-двадцать штук, и они заставляют платить им почти силой. Нередко прокаженные пополняют свои скудные средства, раздевая мертвые тела, которые часто находят плывущими по водам реки. Если тело принадлежит состоятельному человеку, они зачастую дают объявление о находке в надежде на вознаграждение. В сентябре 1869 года я видел, как мимо моего дома, стоявшего на берегу реки, проплыло мертвое тело. Увидев, что покойный был в приличной одежде, несколько прокаженных пустились за ним в погоню. О теле дали объявление, и оказалось, что умерший – молодой человек по имени Линь А-чжун – сын зажиточного мясника. Юноша проиграл в притоне большую сумму и, боясь взглянуть в лицо отцу, очертя голову бросился в реку.