– Ну так почему бы не задать его?

– Вы действительно законсервированный агент ГРУ или нет?

– «Являюсь ли я им или являлся когда-либо», если перефразировать этого шута Маккарти? Являлся. Больше не являюсь. Это достаточно прямо сказано?

– Прямо, но неясно.

– Я сменил сторону.

– И перешли к нам.

– Естественно. Я попал сюда нелегально, но постарался сделать свое пребывание легальным.

– Когда?

– В тысяча девятьсот пятьдесят шестом. Я прибыл в Америку в 1949 году, четырнадцатилетним мальчишкой – эмигрантов тогда было множество, и проверяли их не слишком тщательно. К середине пятидесятых я узрел свет и ограничил свои связи с Москвой. К тому времени я узнал о товарище Сталине достаточно, чтобы мои юношеские мечты о сияющем коммунистическом будущем рассыпались в прах. После Карибского кризиса отнюдь не я один осознал весь идиотизм, всю глупость, всю изначальную слабость ЦРУ. Вот тогда-то мы с Джимом Энглтоном и еще несколькими людьми и создали Директорат.

Брайсон упрямо покачал головой.

– Когда агент ГРУ меняет сторону, это неизбежно влечет за собой определенные последствия. Его руководители в Москве очень сердятся, грозят возмездием и непременно выполняют свои угрозы. Однако вы утверждаете, что десятилетиями скрывали, кому на самом деле принадлежит ваша верность. Знаете, как-то трудновато в это поверить.

– Вполне тебя понимаю. Но ты, похоже, вообразил, что я отослал им письмо о разводе – дескать, вы можете перестать высылать мне чеки, поскольку я теперь работаю на другую сторону? Черт побери, естественно, ничего такого не было. Как ты мог бы догадаться, я принял некоторые меры предосторожности. Мой проверяющий был жадным и не слишком-то осторожным ублюдком. Он любил жить красиво и, потакая своим слабостям, чересчур часто запускал лапу в расходный счет.

– Попросту говоря, он растратил казенные деньги.

– Именно. В те времена этого вполне хватило бы, чтобы загреметь в лагерь или, оказавшись где-нибудь на внутреннем дворе Лубянки, получить пулю в затылок. Используя все, что я знал или делал вид, будто знал, я вынудил этого типа вычеркнуть меня из списков. Я исчез, он остался в живых. Все счастливы.

– Так, значит, история, которую рассказывал Гарри Данне, – не вымысел?

– Не на все сто процентов. Искусная смесь правды полуправды и отъявленной лжи. Впрочем, такова любая удачная ложь.

– И что же в ней было неправдой?

– А что именно он тебе рассказал?

Сердце Брайсона постепенно начало биться быстрее. Выброс адреналина начал превозмогать воздействие наркотика, все еще текущего в его крови.

– Что Директорат был основан в начале шестидесятых небольшой группой фанатиков из ГРУ или, возможно, Первого главного управления, блестящими стратегами, известными под именем «Шахматисты». Их вдохновила на этот шаг классическая дезинформационная операция «Доверие», проведенная русскими еще в двадцатые годы. Но их операция по внедрению в самое сердце Америки, самая дерзкая разведывательная операция двадцатого столетия, затмила «Доверие» своим размахом. Контролировала Директорат небольшая замкнутая группа директоров, так называемый консорциум. А все прочие офицеры и сотрудники пребывали в уверенности, что работают на сверхсекретную американскую спецслужбу. Ревностное разделение информации и использование ступенчатой системы секретности мешало им рассказывать о своей работе кому бы то ни было.

Уоллер улыбнулся. Он сидел, опустив веки.

– Как утверждает Данне, они никогда бы не узнали, что на самом деле корни Директората тянутся в Москву, если бы не развал Советского Союза. А так в результате этого развала всплыло несколько обрывочных документов где вскользь упоминалась некая операция, не связанная напрямую с существующими структурами КГБ или ГРУ, некие псевдонимы. Потом все это подтвердили несколько перебежчиков, функционеров среднего звена.

Улыбка Уоллера сделалась еще шире. Он открыл глаза.

– Ты чуть было не убедил меня. Ник. Увы, Гарри Данне ошибся в выборе профессии. Ему бы фантастику писать – с его-то воображением. Его история вполне убедительна, хоть и является полнейшей чушью.

– Что в ней – вымысел?

– С чего же начать... – с обидой вздохнул Уоллер.

– А почему бы не начать с самой обыкновенной правды?! – взорвался Брайсон, не в силах больше терпеть. – Если, конечно, вы вообще ее знаете! Может, начнете с моих родителей?

– А что с ними такое?

– Я говорил с Фелисией Мунро, Тед! Мои родители были убиты, и убили их ваши проклятые фанатики! И все ради того, чтобы я оказался под влиянием Пита Мунро и тот смог привести меня в Директорат.

– Твои родители – убиты? А ну-ка объясни, Ник!

– Может, вы станете отрицать, что Пит Мунро на самом деле был русским, как и вы сами? Фелисия была в достаточно хорошем состоянии, чтобы я смог убедиться: Гарри Данне сказал правду насчет того «несчастного случая», из-за которого погибли мои родители.

– Ты можешь сказать точно, о чем шла речь?

– Что это подстроил «дядя Пит» – а потом мучился угрызениями совести.

– Несчастная женщина уже впала в старческий маразм, Никки. Кто сможет определить, что она имела в виду?

– Вам не удастся так легко от этого отмахнуться, Тед. Фелисия сказала, что Пит говорил во сне по-русски. А Данне сказал, что настоящее имя Пита – Петр Аксенов.

– Совершенно верно.

– О господи!

– Он действительно был русским по происхождению. Я сам его завербовал. Это был фанатичный антикоммунист. Вся его семья сгинула во время чисток тридцатых годов. Но он не убивал твоих родителей.

– Так кто же это сделал?

– Боже милостивый! Никто их не убивал. Выслушай меня, Ник. – Взгляд Уоллера был прикован к кругу света, падающему на его откидной столик. – Существуют вещи, о которых я никогда тебе не рассказывал, из соображений секретности, и о которых, на мой взгляд, тебе лучше бы и не знать, – но я уверен, что ты и так уже проведал об этом, по крайней мере, в общих чертах. Директорат является – и являлся с момента основания – межнациональным агентством. Его создала небольшая группа самых талантливых представителей американских и английских спецслужб и, кроме того, несколько высокопоставленных советских перебежчиков, чьи честные намерения были несомненны, включая и твоего покорного слугу.

– Когда?

– В тысяча девятьсот шестьдесят втором, вскоре после разгрома в заливе Свиней. Мы решили принять меры к тому, чтобы подобный позор никогда не повторился. Изначальная идея, – уж прости мне эту маленькую нескромность, – принадлежала мне, но Джеймс Джезус Энглтон, сотрудник ЦРУ и мой друг, стал первым и самым рьяным моим сторонником. Он, как и я, чувствовал, что американские спецслужбы выхолощены дилетантами и бездельниками – так называемыми «старыми друзьями», сборищем зажравшихся выпускников «Лиги плюща»[12], – возможно, и вправду патриотично настроенными, но смехотворно заносчивыми и уверенными, что лишь они знают, как все сделать правильно. Кликой Уолл-Стрит, которая практически уступила Восточную Европу Сталину – лишь потому, что им не хватило нервов. Элитной группой юристов, которым не хватило духу действовать так, как следовало, не хватило необходимой безжалостности. Теми, кто не понимал Москву так, как понимал ее я.