– Да ведь годы-то идут… Гляди, так и засохнешь.

Прошло три года, и суровый отец уступил дочери:

– Ладно, ты победила, ступай за Николку своего…

В канун свадьбы молодые объявили, что они давно обручены. Дьякова чуть удар не хватил… Благородный Львов вывел перед гостями за руки лакея Ивашку и горничную Аксинью:

– Чтобы свадьба не порушилась, вот вам жених с невестою. Сколь любят они друг друга и страдают, Алексей Афанасьич, от того, что вы согласья на брак своим людям не даете. Сделаем же их сегодня счастливыми, а я с Марьюшкой и без того счастлив…

После чего Львов привез Машу в свое Никольское под Торжком, а там было все так, как говорил дочери отец: кисло древнее болото, тощие коровенки глодали жалкую осоку.

– Вот из сего скудного места я сделаю… рай!

Мечтать о красоте еще мало, красоту надобно создать, и только сделанное имеет ценность. Львов “рай” создал – и парк в селе Никольском сохранился до наших дней, как сказочный оазис. А в музеях висят портреты кисти Левицкого и Боровиковского, на которых изображены молодые супруги Львовы, и экскурсоводы никогда не забывают напомнить:

– Обратите внимание на эту женщину, Марию Алексеевну Дьякову, которая отмечена в истории тайным браком с Николаем Львовым, что в те времена казалось неслыханной дерзостью по отношению к сложившимся нравам… Они были образцовой супружеской парой!

Львов скромнейше называл себя лишь “любителем муз”, но муз-то всего девять, а Николай Александрович – поэт и архитектор, дипломат и песенник, балетмейстер и механик, музыкант и фольклорист, садовод и художник, гравер и скульптор, конструктор машин и гидротехник, иллюстратор и редактор книг. Наконец, он и прекрасный… печник! Не слишком ли много занятий для одного человека? Немало, но зато жизнь насыщена до предела, и труд всегда радостен, как досуг, а досуги свои Львов опять-таки посвящал трудам праведным. XVIII век вообще не баловал людей профессиональным обучением, и это бурное столетие (время войн, философии и открытий) можно назвать эпохой, сработанной руками гениальных самоучек.

Львов всю жизнь прошел рука об руку с Державиным; поэт расшатывал устои омертвелого классицизма, неспособного согреть душу русскую, а Львов намечал будущие пути русской музыки и поэзии – к народности! До оперы Глинки “Иван Сусанин” было еще далеко, когда Николай Александрович сочинил простонародный текст к опере Фомина “Ямщики на подставе”, которую тогдашняя критика разнесла в пух и прах именно по тем причинам, по каким позже оперу Глинки называли “мужицкой” оперой.

– Но так и будет! – вещал Львов. – В русскую землю надобно сажать русские деревья, а пальмы и пинии в ней не приживутся. Мой грех: люблю наши березы да елки, ольху да осинничек…

В 1790 году Львов напечатал “Собрание народных русских песен”. Сборник надолго пережил создателя и часто переиздавался; не только русские музыканты, но даже Бетховен и Россини черпали для себя вдохновение из этой книги, используя мотивы народных песен, собранных Николаем Александровичем в своей деревне.

Он любил Русь, любил ее народ и природу, обожал русские праздники, шумные торжища ярмарок, гам и веселье балаганов, расписные дуги с валдайскими звонами, варенные на меду калачи да пряники; ему хотелось видеть страну красивой, и он ездил по родной земле, всюду украшая ее, как украшают перед свадьбой невесту. Львов поставил в Торжке и в Могилеве два прекрасных собора, расписанные изнутри кистью Боровиковского. За Нев­ской заставой столицы соорудил уникальнейшую по форме церковь “Кулич и пасха”; Невские ворота Петропавловской крепости – тоже его работы. Но… что же главное? Я думаю, что здание Главпочтамта в Ленинграде, сооруженное Львовым, и есть главная его постройка. Вдумайтесь: сколько лет прошло с 1782 года, когда Почтамт был заложен, а здание до сих пор служит нам, удобное и просторное, теплое зимой и прохладное летом, в нем все торжественно и в то же время нет ничего лишнего, мешающего; все рационально и все здесь к месту!

От зодчества Львов естественно пришел к поискам новых материалов. Что вечно, что нетленно и что дешевле всего на свете? И он нашел такой материал – землю! Бери обычную землю – и строй сколько хочешь, лишь слегка укрепи ее раствором извести да утрамбуй как следует. Случилось так, что император Павел I, путешествуя по России, невольно обратил внимание на бедность крестьянских жилищ и решил улучшить вид русских деревень.

– Но из чего строить дешевле? – спросил он.

– Из… земли, – подсказал ему Львов.

Павел I был человек горячий, с воображением пылким, и увлечь его новизной было совсем нетрудно. На родине Львова, в селе Никольском, в 1797 году открыли первое на Руси “Государственное училище Землянаго битаго строения” (так оно называлось). Учить землебитному делу обязали самого Львова, а в статусе училища было сказано, что оно организовано ради “доставления сельским жителям здоровых, безопасных (в пожарном отношении), прочных и дешевых жилищ и соблюдения (то есть сбережения) лесов в государстве”. В школу поступали исключительно дети крестьян из безлесных районов страны, по два мальчика от каждой губернии…

Павел I очень любил “Гатчинскую мызу”, свою резиденцию, а Львов тоже любил Гатчину, ибо немало смекалки вложил в устроительство парковых “руин”, каскадов и водоспусков. Когда император стал гроссмейстером Мальтийского ордена, он сказал:

– Львов! Построй же для меня в Гатчине здание приората, где бы я мог с достоинством играть роль мальтийского приора. Мне не нужен мрамор – это обычно, сооруди, как ты умеешь, землебитное строение. А место для приората избери сам…

Но у Львова было немало завистников, желавших навредить ему, и средь них – генерал-прокурор империи П. X. Обольянинов, который места для строительства приората не отводил. Львову он так прискучил своей вредностью, что он сказал:

– Петр Хрисанфыч, тогда сам избери мне место…

Генерал-прокурор отвел зодчего на южный берег Черного озера, где в болоте увязали даже гатчинские собаки, а кошки туда вообще не наведывались. Встав на кочку, Обольянинов объявил:

– Хошь, бери это миленько местечко! А другого нету…

Львов собрал своих землебитчиков и спросил:

– Как быть?

Глядя на болото, которое пузырилось гнилостью, мужики отвечали:

– Никола Ляксандрыч, тока не пужайся сам и не пужай брата нашего! Верь, сударь ласковый, что лицом в грязь не ударим… А ударим по рукам на уговоре: ты нам ведро белого поставь и сам сиди в кустиках – смотри, как мы чертей из болота погоним!

Осушили они болото, а изъятую при осушке почву подняли над озером, и на холме стали возводить здание. Приорат вырастал над водой, похожий на старинный рыцарский замок с башнею; мастера-землебитчики не подвели архитектора – сооружение из земли встало на земле, словно в землю вкопанное. Во время Великой Отечественной войны возле гатчинского приората рвались авиабомбы страшной разрушительной силы, вокруг сметало постройки, ломало столетние деревья, но стены львов­ского приората не осели, не треснули. Землебитное строение выдержало самое трудное испытание – временем, и сбылись пророческие слова Державина: