По пересказу Гриши Никулина трудно воспроизвести точную мизансцену. То ли вождь из вечной осторожности прибыл на второй путь, то ли БДТ не приняли на первый, однако носитель легенды передает, что Полицеймако стоял спиной к Сталину и повернулся лишь в заключение процесса. Вероятно, это его и спасло. Как только вождя провели через перрон и усадили в машину, Виталий Павлович был отпущен потрясать сочинцев и отпускников героическими ролями. Революционный матрос Артем Годун из лавреневского «Разлома» так и стоит перед глазами автора в монументальной позе: на мощной груди — тельняшка, на плечах — черный бушлат, на лбу бескозырка с ленточкой и надпись «Заря»…

Услышав красочный рассказ, которым другой бы ограничился, зануда-автор пустился на поиски факта, и легенда стала слегка тускнеть. Оказалось, что встреча с вождем вышла не по приезде в Сочи, а, наоборот, в момент отъезда, что гастролеров на перрон вовсе не пустили, а держали в автобусах и машинах на привокзальной площади, и, наконец, что Полицеймако истошным голосом кричал не «Ура!», а «Сталин!». Тоже, конечно, неплохо.

Об этом свидетельствует Н.А. Ольхина, первая красавица всех наших времен и полная примадонна тех лет, доставленная на вокзал в одном автомобиле с Полицеймако. Ей помогли еще двое очевидцев, уточнивших, что за несколько часов до появления Сталина прибытие и отправление всех поездов было отменено и на площади царило вавилонское столпотворение.

Когда отец народов сел в машину и уехал с места события, составы стали набивать и выгонять со станции с интервалом в двадцать минут, что привело к истерикам уже другого характера. Но радости коллектива не было конца, и новый сезон начался под знаком восторженных рассказов родственникам и знакомым — «Я видел Сталина», а те, кто в Сочи не попал, искренне завидовали гастролерам-счастливцам.

Лишь молодой Павел Панков, только что окончивший студию, сказал молодой жене: «Корчим из себя героев, а сидим в глухой массовке».

Сочинский случай вышел, кажется, когда театром руководил актерский триумвират Казико — Полицеймако — Софронов, а с Товстоноговым у Виталия Павловича поначалу отношения катастрофически не складывались. Первого артиста труппы Гога в упор не замечал. Много лет Полицеймако был неприкасаемым, в его игре ощущался переизбыток пафоса, и Мастер хотел каким-то образом его снять. Но воспитательный период затянулся, и, не получая ролей, наш герой достиг пределов страха и отчаянья.

Однажды на худсовете обсуждалась постановка пьесы Г. Фигейредо «Лиса и виноград», и раздались голоса, что, мол, артиста на главную роль баснописца Эзопа в наличии нет.

— Как это нет? — сказал Товстоногов. — Такой артист есть, это Виталий Павлович Полицеймако.

И все были потрясены. Д. Шварц свидетельствует, что, оставшись после всех, прославленный артист и уже пожилой человек встал перед Гогой на колени и, обливаясь слезами, стал целовать ему руки…

Виталия Павловича артист Р. в театре еще застал и не только видел в легендарной роли Эзопа, но и поучаствовал в общем спектакле. Готовясь к первым зарубежным гастролям, театр возобновил горьковских «Варваров». На одном из премьерных спектаклей в костюме студента Лукина Р. ждал своего выхода и смотрел из-за кулис сцену купца Редозубова. Появление Полицеймако было великолепно, а голос звучал, как всегда, органно и низко. Но, сказав несколько реплик, Виталий Павлович внезапно потерял ориентировку и пошел не вперед, как ему полагалось по мизансцене, а назад и несколько вбок, в сторону кулис и реквизиторского цеха.

— Ничего не вижу, — сказал он партнерам, — куда идти, куда? — И, шаря в воздухе руками, уткнулся в дровяную поленницу. Ему помогли скрыться.

В антракте дежурный режиссер Агамирзян собрал артистов и, изменив всего несколько реплик, сократил сцены. Спектакль доиграли, как будто Редозубова в пьесе и не было. Оказалось, что Виталия Павловича настиг инсульт, и неправильная диагональ с вытянутыми вперед руками и ощущением темноты и безвыходности была его последним путем по сцене.

— Он ему говорит: «Вы мне помогаете получить Героя, а я вам — Ленинскую премию», — сказал Стриж.

Мы сидели у красного столика на крыше дорогого универмага в Нагойе. Под нами было этажей двадцать, под ногами — синтетическая травка, а у барьерного ограждения стояли ветвистые кусты в ящиках. На нашем кусте улыбались незнакомые красные цветки. Недавно Владик восхищался изощренностью кухонных принадлежностей в громадном, на весь этаж, отделе, а потом замолчал и вот выдал.

— Правда? — спросил Р. — Так бывает?

— Дурачок! — он ласково хмыкнул. — Только так и бывает!..

Иногда его обуревала жажда просвещения, и он учил меня жизни, как маленького. Мы ели рыбу в тесте и очень крупный светло-зеленый виноград, купленные вскладчину посреди прогулки. Точно такой же виноград, только из полированного оникса, мы покупали в Аргентине как сувенир. Клятва не заходить в магазины была забыта.

Вообще-то рассказанный им анекдот был известен от Мишки Волкова. Правда, в другой редакции и с акцентом: «Я вам помогаю получить Лэнинскую прэмию, а вы мне — Гэроя Соцтруда». Но Мишка мог его сочинить, хвастая осведомленностью. Так же, как Стриж. Зато совпадение, или, вернее, повтор, указывает на более достоверную природу слуха. Хотя слух, знаете ли, интересен и сам по себе. Даже совсем беспочвенный. Как симптом. Или как атмосфера. К этой мысли стоило вернуться.

— А откуда ты знаешь, — спросил Р., — они же были вдвоем?

— Не твое дело, — весело сказал Стриж. — Как тебе это нравится?..

— Очень, — сказал Р., имея в виду скорее рыбу.

— А ты написал стихи для посольства? — неожиданно строго спросил Стриж, не зная, что бьет по больному месту.

— Прикинул, — морщась, сказал Р.

— Пиши, пиши! — веско сказал Стржельчик. — Это тебе зачтется…

— Рекомендуешь? — теперь хмыкнул Р.

— Советую, — сказал он. — Что тебе стоит?..

Ну вот. Так господа артисты относятся к литературному творчеству. Впрочем, точно так же и литераторы — к актерскому. Сыграй, что тебе стоит?.. А сомненья и муки?.. А бессонные ночи?.. А вопиющая недооценка дарования и заслуг?.. А обстоятельства принуждения и вынужденности, о которых говорил сэр Джон Фальстаф?..

И рыбу, и виноград мы съели довольно быстро, и Слава закурил. Сигаретный дымок был необыкновенно сладок, а зеленая панорама Нагойи волновала, как чей-то знакомый пейзаж…

Так факт это или слух? Если слух — наплевать и забыть. А если факт? Есть и третий вариант, если отнестись к делу философски. Не так важен слух, как факт его возникновения. А факты рождения слухов становятся частью нашей фантастической реальности. И основой сюжетостроения великой русской литературы! Даром, что ли, играем «Ревизора» и неужели нас ничему не научило любимое «Горе от ума»? Слух о Хлестакове как члене ревизионной комиссии. Или сплетня о Чацком. «Вы слышали об Чацком? — Что такое? — С ума сошел! — Пустое! — Не я сказал, другие говорят! — А ты прославить это рад?»