Этот набор партийных решений поставил точку в эпохе послереволюционных экспериментов и исканий, попыток создать современную школу, более всего соответствующую стремительно развивающемуся миру. По всей стране шла жесткая регламентация жизни. Странно было бы, если бы школа осталась вне поля зрения партийно-государственного аппарата, прежде всего требовавшего порядка.

Зато отменили, наконец, ограничения на прием в высшие учебные заведения по социальному признаку. Дети бывших лишенцев тоже получили право учиться.

Двадцать седьмого января 1934 года Крупская выступала на XVII съезде партии. Поскольку фрондерства она себе больше не позволяла, встретили ее бурными, продолжительными аплодисментами. Надежда Константиновна спешила присоединиться к общему хору:

— Товарищи, партия, рабочие, колхозники, вся страна с волнением ждали XVII съезда и с особенным волнением ждали доклада товарища Сталина, потому что для всех было ясно, что этот доклад будет не просто отчетным докладом, — это будет подведение итогов того, что сделано в осуществление заветов товарища Ленина. Каждый знает, какую громадную роль в этой победе играл товарищ Сталин (Аплодисменты в зале.), и поэтому то чувство, которое испытывает съезд, вылилось в такие горячие приветствия, в горячие овации, которые съезд устраивал Сталину.

Крупская заговорила о библиотеках. Напомнила: «Мне сейчас приходится работать на библиотечном фронте». Закончила тем, что еще раз обрушилась на уже разгромленных «правых уклонистов»:

— В школьном деле правый уклон выражается в попытке протащить в школу старые, осужденные наукой методы преподавания, протащить антимарксистское понимание основ наук. Наркомпрос дает отпор этим попыткам. Сказывается правый уклон и в попытках оторвать учителя в школе от общественной жизни. Мне вчера попалась записка контрреволюционера Шумского товарищу Кагановичу, где он писал о том, что необходимо учителя разгрузить от всякой общественной работы. Оторвать учителя от участия в строительстве социализма — это нечто совершенно недопустимое.

Александр Яковлевич Шумский еще недавно был коллегой Крупской, руководил Наркоматом просвещения Советской Украины. Но когда-то он принадлежал к левым эсерам, которых на Украине именовали боротьбистами (печатным органом левых эсеров стала газета «Боротьба»). В 1920 году партия самораспустилась и влилась в ряды большевиков. Некоторые боротьбисты получили высокие посты. Но ненадолго. Шумского в 1927 году сняли с поста наркома. Несколько лет его перебрасывали с одной должности на другую в Ленинграде и Москве, а в 1933 году посадили по обвинению в принадлежности к антисоветской организации. После окончания ссылки, в сентябре 1946 года, убили.

На XVII съезде Крупскую избрали членом ЦК. Но Надежда Константиновна всё равно оставалась под подозрением у правоверных партийных секретарей. 14 августа 1934 года Лазарь Каганович, который в отсутствие вождя оставался на хозяйстве, докладывал отдыхавшему на юге Сталину о подготовке первого съезда Союза советских писателей: «Настроение у Горького, видимо, неважное. Например: заговорил о детях, что вот-де воспитание плохое, неравенство, вроде как разделение на бедняков и богатых, у одних одежда плохая, у других хорошая, нужно бы ввести одну форму и выдавать всем одинаковую одежду. Дело, конечно, не в том, что он заговорил о трудностях в этом отношении, а в том, с каким привкусом это говорилось. Мне эти разговоры напомнили т. Крупскую».

Наркомпрос по-прежнему руководил не только образованием, но и театрами, и кино, книгоизданием, библиотеками, музеями, клубами, парками культуры и отдыха. Но в начале 1936 года полномочия Наркомата просвещения опять сократили. Управление сферой культуры передали Всесоюзному комитету по делам искусств при Совнаркоме СССР.

В ноябре 1932 года Крупская, как и остальные обитатели Кремля, испытала потрясение. Покончила с собой жена вождя Надежда Сергеевна Аллилуева. Застрелилась из дамского пистолета «вальтер», привезенного ей в подарок братом Павлом из Германии.

Последствия этого рокового выстрела стали ясны не сразу. Сначала показалось, что это чисто семейное дело.

В тот день Сталин и Аллилуева побывали в Большом театре. Надежде Сергеевне вроде бы показалось, что муж уделяет слишком много внимания одной из балерин. Увлечение балеринами было модным в советском руководстве. Потом супруги отправились ужинать к наркому обороны Ворошилову. По давней традиции 7 ноября, после парада и демонстрации, члены политбюро и высшие командиры Красной армии собирались у Климента Ефремовича. У него была в Кремле большая квартира.

Жена Ворошилова в своем дневнике ностальгически вспоминала те времена: «Песни, танцы. Да, да — танцы. Плясали все, кто как мог. С. М. Киров и В. М. Молотов плясали русскую с платочком со своими дамами. А. И. Микоян долго шаркал ногами перед Надеждой Сергеевной (Аллилуевой), вызывая ее танцевать лезгинку. Танцевал он в исключительном темпе и азарте, при этом вытягивался и как будто становился выше и еще тоньше. А Надежда Сергеевна робко и застенчиво еле успевала ускользнуть от активного наступления А. И.

Климент Ефремович отплясывал гопака или же, пригласив партнершу для своего коронного номера — польки, танцевал ее с чувством, толком, расстановкой. А. А. Жданов пел под собственный аккомпанемент на рояле. Пел и Иосиф Виссарионович. Были у И. В. любимые пластинки с любимыми ариями из опер и песнями. Особенно ему нравилось смешное».

Обедали, выпивали. Все пришли с женами. Вечеринка затянулась, веселились до упаду, много выпили. Сталин пребывал в превосходном настроении, чему способствовало не только привезенное с Кавказа красное вино, но и приятное общество.

Потом утверждали, что Сталин вроде бы уделил особое внимание жене одного из военачальников. Это не прошло незамеченным для окружающих, прежде всего для Аллилуевой. Обычно скупая в эмоциях и даже несколько суховатая, Надежда Сергеевна не могла сдержать своих чувств. Разгоряченный вином и самой атмосферой удавшейся вечеринки, Сталин не придал значения ревности жены. Увидев, что она недовольна, бросил ей в тарелку корку от апельсина и в своей грубоватой манере обратился к ней:

— Эй, ты!

Аллилуева вспылила:

— Я тебе не «эй ты»! — И вышла из комнаты.

За ней последовала Полина Семеновна Жемчужина, жена Молотова. Аллилуева и Жемчужина долго вдвоем гуляли по осеннему Кремлю. При Сталине он был закрыт для посещения. Никого, кроме охраны, там не было.

Жемчужина расскажет потом, что Надежда жаловалась на мужа. Она ревновала Сталина и считала, что у нее есть для этого основания. Дочери вождя Светлане Полина Семеновна впоследствии говорила:

— Твой отец был груб, ей было с ним трудно — это все знали; но ведь они прожили уже немало лет вместе, были дети, дом, семья, Надю все так любили… Кто бы мог подумать! Конечно, это не был идеальный брак, но бывает ли он вообще?

Во время прогулки Аллилуева вроде бы успокоилась и пошла домой. О том, что произошло позже, можно только догадываться. Сталин и Аллилуева спали в разных комнатах. Она у себя. Он — в кабинете или в небольшой комнате с телефоном возле столовой. Там он и лег в ту ночь после банкета. В те роковые часы, часы отчаяния, тоски, сжигавшей ее ревности, Надежда Сергеевна осталась совсем одна.