Трагедия свободы, однако, может иметь место и там, где, несмотря на наличие формальных и фактических свобод, теряется сознание огромной ответственности, налагаемой свободой, – там, где иссякает дух творчества и служения, равно как и там, где свобода почивает на давно завоеванных лаврах. Как крайние злоупотребления свободой, так и «летаргия свободы» – подрывают изнутри пафос свободы, делают крепость свободы уязвимой изнутри для сил рабства.

В своем наиболее голом, и грубом виде отрицательная свобода произвола выражается на Западе в слепой погоне за наживой, настолько слепой, что она подрывает, с точки зрения дальнего прицела, ту же наживу. Сюда относится, например, спекулирование нефтяных компаний и прочих филиалов «биг бизнеса» на экономическом кризисе, ими же в значительной степени и вызванном (это не исключает факта внешнего шантажа со стороны арабов). Скажут – так всегда было, и погоня за наживой составляет конституционный признак капитализма, даже современного. Однако в прежние, относительно спокойные, времена в мире было больше экономического пространства и мест хватало для всех капиталистических акул. Теперь же мир настолько переполнен, и все стало так тесно связанным друг с другом, что экономические эксцессы и провалы в одной области неизбежно и быстро отражаются на другой. Теперь императивом дня становится более не классовая или иная борьба, а сотрудничество, координация, солидарность, которых, однако, еще нет.

Другое следствие культа произвола – небывалый прежде рост преступности на Западе. Такого жестокого цинизма и полного презрения к человеческой жизни, какое проявляется, скажем, террористами всех мастей, при захватах самолетов с заложниками, не проявлялось в мирное время никогда. А если дело доходит до суда, откуда-то взявшиеся адвокаты стремятся всячески смягчить приговор, думая лишь об интересах преступника, а ни в коем случае не жертвы. Впрочем, эти и иные примеры всем известны и нечего их расписывать. На наших глазах все в большей степени происходит какая-то жуткая атрофия совести. Впрочем, удивляться особенно нечего, если принять во внимание почти совершенное искоренение морального воспитания в современных школах, по крайней мере, в народных школах Америки. Глубоко симптоматична и даже символична в этом отношении отмена общей молитвы в школах: дескать, мы вполне обойдемся без Бога, который, видите ли, недостаточно демократичен.

Симптоматическое значение, в свете этого, приобретает и тот «бунт без причины», который не так давно был поднят значительной частью западной, особенно американской, молодежи. Правда, волна беспорядков и демонстраций, прокатившаяся по Америке в конце шестидесятых и начале семидесятых годов, сейчас как будто пошла на убыль. Но то бунтарское умонастроение, которое породило эти эксцессы, все еще гнездится в душах их инициаторов и носителей. Этот бунт, в котором свобода понимается как произвол, разумеется, не имеет ничего общего с подлинной свободой и представляет собой пародию на нее.

Нормально, свобода должна была бы быть использована, сверх неизбежных и отчасти законных эгоистических интересов и эгоцентрических самоутверждений, – для реализации положительных, высших ценностей, делающих жизнь человека осмысленной и вдохновляющей. Эти высшие ценности – познавательные, моральные и эстетические, в духе бессмертной платоновской триады – истина, добро, красота, для религиозных людей – служение Богу и Царству Его. Иначе говоря, положительная свобода реализуема лишь на основании примата религиозно-моральных ценностей. Но вся система воспитания в Америке, отчасти под влиянием злого гения прагматизма Джона Дьюи, основана на делячестве, панутилитаризме и панэвдемонизме, согласно которым пользование технизированными благами современной индустриальной культуры и щекотание сексуальных и садистических нервов – это главные цели жизни.

Но подчеркнем, что эти эксцессы отрицательной свободы, столь явно обнаружившиеся за последние десятилетия в Америке (отчасти и в других западных странах), – представляют собой не только новейшие феномены, но коренятся глубоко в самой традиции «американского образа жизни» (огромных преимуществ которого мы не отрицаем, но мы сейчас говорим об обратной стороне медали). Это – дух динамического панутилитаризма, где польза (преимущественно материальная), будучи отнюдь не основной жизненной ценностью, превращается в самоцель, в своего рода нового идола. И дух безудержного панэвдемонизма, где личное удовлетворение (большей частью в форме обостренных чувственных возбуждений) вместо того, чтобы служить субъективным симптомом реализации положительных ценностей, в свою очередь возводится в степень главной цели жизни. Повторяем, польза и наслаждение играют, естественно, в нашей жизни огромную роль, и без них наша жизнь обесцветилась бы. Но то неестественное ударение, которое ставится теперь на этих материальных ценностях, а также на проповеди разврата и отравления себя наркотиками, – легко превращается в игру низших инстинктов, к тому же принявших патологические формы. А отсюда недалеко и от преступлений на этой отравленной почве – ведь «все позволено» и главное в жизни – жить в свое удовольствие («to have a fun»).

Если бы подобный утилитарно-эвдемонистический стиль жизни создался на Западе при отсутствии угрозы со стороны воинствующего коммунизма, можно было бы только сетовать на материализацию и механизацию жизни, успокаивая себя тем, что каждая эпоха имеет свои пороки и что это – плата за технический и социальный прогресс. Но в настоящее время погрузиться всецело в материальное самоуслаждение и предаваться дикой погоне за материальными благами – означает не только моральное падение, но – как следствие – и подрыв воли к сопротивлению угрозе красного Молоха, который неизбежно отнимет не только свободу, но и эти блага. Поэтому необходима выработка иной, более суровой и более ответственной философии жизни, которая не уподоблялась бы страусу, не прятала бы голову под крыло, а имела бы смелость смотреть в глаза страшным реальностям, господствующим на Востоке и грозящим обрушиться смертоносным смерчем и на Запад.

Необходимо понять, что главная проблема современности заключена не в обсуждении формальной свободы, но прежде всего в положительном содержании свободы. А это предполагает существенную переоценку тех слепо-утилитарных и слепо-эвдемонистических псевдоценностей, которыми живет большинство молодежи Запада. Пользуясь благами свободы, нельзя быть слепым в вопросах о корнях и о высшем смысле свободы… Для успешной борьбы с силами рабства необходим переход свободы в контрнаступление. Но этот переход предполагает переосмысление ценности отрицательной свободы в духе свободы положительной, что требует внутренней перестройки психики. Оставаясь на позициях одной отрицательной свободы, невозможно сохранить эту отрицательную свободу. Ибо то ценное, что есть в отрицательной свободе, получает свою санкцию и свой конечный смысл лишь в свете свободы положительной.

Отрицательная свобода, не сублимированная в свободу положительную, выражается в двух основных формах – в голом самоутверждении и самоуслаждении. Самоутверждающаяся отрицательная свобода приводит к нарушению моральных законов, к заявлению своеволия, она вносит порчу в моральный состав личности. Эта свобода не достигает своей цели – она делает личность рабой темных сил подсознания, рабой сил зла. Эта истина по-разному провозглашалась пророками и сердцеведами, и Достоевский дал в своих произведениях гениальные примеры этой злой «диалектики свободы».