79 Там же. Набоков так и не обзавелся в Америке собственным жильем, так что описанный в романе дом, скорее всего, воплощал его идеал: уединенный, небольшой (чтобы было легко протопить), среди полей и лесов, возле утеса, где можно ловить бабочек. “Травянистую площадку между садиком и утесом навещали фазаны, – пишет Набоков. – Сирень – краса русских садов… теснилась вдоль одной из стен дома… И высокое листопадное дерево… роняло большие, сердцевидные ржавые листья и тени бабьего лета на деревянные ступени открытого крыльца”.

80 В. В. Набоков, “Пнин”.

81 Там же.

82 Там же.

83 Там же. Фрагмент предвосхищает рассказ Раймонда Карвера “Почему вы не танцуете?”.

84 Boyd 2, c. 271–287. Бойд мастерски, с подробными комментариями разбирает “Пнина”, оказывая читателю незаменимую услугу: все-таки Набоков – не самый простой для восприятия автор. В биографии можно найти пояснения к каждому из произведений Набокова.

85 В. В. Набоков, “Пнин”.

86 Там же.

87 Набоков с помощью целого эпизода добивается того же эффекта, которого обычно удается достичь лишь отдельными фразами, звучащими как откровение.

88 В. В. Набоков, “Пнин”.

89 Там же.

90 SL, c. 179. “Я не пишу очерки”, – ответил он Паскалю Ковичи.

91 Maar, c. 77.

92 Boyd 2, c. 282.

93 Там же, с. 307.

94 В. В. Набоков, “Пнин”.

95 Там же.

96 SL, c. 178.

97 Набоков придумывал очень интересные шахматные задачи, хотя сам в шахматы играл средне. Gezari, c. 44–45.

98 Кафка писал Оскару Поллаку 8 ноября 1903 г.: “Я думаю, имеет смысл читать лишь те книги, которые нас ранят и пронзают. Если книга, которую мы читаем, не заставляет встряхнуться, как удар по голове, то зачем мы ее читаем?.. Нам нужны книги, которые влияют на нас подобно несчастью, которые глубоко нас печалят, как смерть тех, кого мы любили больше самих себя… Книга должна, точно топор, разбивать застывшее море внутри нас”. Karl, c. 98.

99 DBDV, c. 316.

100 Там же, с. 343.

101 Там же, с. 320. Уилсон упоминает о некоем “раннем рассказе” Набокова, в котором также затронута тема педофилии: вероятнее всего, он читал “Волшебника” или какую-то его часть. См. примечание “привез из Европы”, с. 308.

102 DBDV, c. 322. Набоков имеет в виду статью Уилсона “Эрец Исраэль”, опубликованную в журнале New Yorker 4 декабря 1954 г. Полгода спустя появилась другая статья, “Свитки с Мертвого моря”.

103 Уилсон прочитал рукопись до конца, о чем специально упоминает в черновике письма. Beinecke.

104 DBDV, c. 325.

105 Там же, с. 330.

106 Там же, с. 306.

107 Там же, с. 318.

108 Wilson, Window, c. 232.

109 Там же.

110 Там же, с. 237.

111 Там же, с. 230–231.

112 Там же, с. 237. Уилсон усматривал злорадство в том, как Набоков описывает страдания персонажей. Описания эти уморительны, однако автор ни в коем случае не отделяет себя от своих героев. Это и собственные промахи и оплошности Набокова. В его произведениях нет сострадания автора к героям в традиционном смысле слова, однако зачастую чувствуется, что он поддерживает персонажей в самые отчаянные и стыдные минуты, разделяет их муки.

113 Как у Пушкина в “Евгении Онегине”, где автор называет себя близким другом героя.

114 В. В. Набоков, “Пнин”. Пнин переживает даже не сердечный приступ, а нечто вроде панической атаки. Интервью с профессором Тристаном Дэвисом, Университет Джонса Хопкинса, 13 ноября 2013 г. Сердечный приступ, видимо, остался от первого плана романа, в котором Пнин еще умирал.

115 См. Pitzer и пр.

116 В. В. Набоков, “Пнин”.

117 “Дневник” Анны Франк, опубликованный по-английски в 1952 г., стал бестселлером за год до того, как Набоков начал писать “Пнина”, так что те, кто читал о Мире, наверняка вспоминали Анну. Но Анна из дневника – живой человек, со своим характером и переменами настроения: это мир превратил ее в символ еврейской мученицы, сама же Анна, когда вела записи, ни о чем таком не помышляла. Мира в романе как будто посылает с небес белок в помощь Пнину. Там же, с. 136. Обычно Набоков строил фабулу произведения на пародии и интертекстуальных конструкциях, но в “Пнине” он от этого далек. Писатель решил обойтись собственными силами и столкнулся с трудностями. Разнообразить, расширить повествование ему не удалось, и в конце концов он “отказался от многих перспектив… уничтожил все, что с художественной точки зрения неоправданно”. SL, c. 178.

Глава 15

1 Писатель Эдвард Далберг вспоминал о Уилсоне: “Он относился ко мне с неизменной добротой… и всегда был готов помочь собрату-писателю при условии, что чувствовал над ним превосходство”. Meyers, c. 448–449. Писательница Лилиан Хеллман отмечала, что с женщинами Уилсон обходился галантно, над человеком же высокомерным, как она рассказывала книжному обозревателю Джозефу Эпштейну, который впоследствии перефразировал ее слова, “ему непременно надо было одержать интеллектуальную победу, продемонстрировать, что он лучше вас разбирается в теме, читал самые важные книги, о которых вы слыхом не слыхали, на языках, которых вы не знаете, – в общем, доказать, кто тут самый умный”. Там же, с. 449; Epstein, “Never Wise – But Oh, How Smart”, New York Times, 31 августа 1986 г., раздел 7, 3.

2 Karlinsky, DBDV, c. 24.

3 Beinecke. В обширном архиве Уилсона в Йеле подобные заметки отсутствуют, и это сразу бросается в глаза.

4 DBDV, c. 312.

5 Там же.

6 Там же, с. 25. Карлинский родился в Харбине и в конце 1930-х перебрался в Лос-Анджелес. “In Memoriam”, University of California, http://senate. universityofcalifornia.edu/inmemoriam/simonkarlinsky.html.

7 DBDV, c. 210. Совет Уилсона Набокову повторяет его же совет литературоведу Малколму Каули, который долгое время оставался сталинистом: Уилсон полагал, что Каули следует пересмотреть свои взгляды, чтобы потом не было стыдно. Christopher Benfey, “Malcolm Cowley Was One of the Best Literary Tastemakers of the Twentieth Century. Why Were His Politics So Awful?”, New Republic, 28 февраля 2014 г., http://www.newrepublic.com/article/116499/long-voyage-selected-letters-malcolm-cowley-reviewed.

8 В. В. Набоков, “Дар”. Роман Чернышевского “Что делать?” автор прочел в переводе в колледже и, признаться, с трудом его одолел: до того нудно.

9 В. В. Набоков, “Дар”.

10 Там же.

11 Там же.

12 Разбор творчества и взглядов Чернышевского не ограничивается каким-то одним разделом книги: Набоков критикует “романы идей” и социально-бытовые условия “послевоенного поколения” с самого начала, с первой главы.