— Удивительно! — произнесли оба химика, взглянув друг на друга. — Поистине, мы стоим перед новой эрой. Надо реорганизовать всю экспериментальную химию!

Глава тридцатая

Ужин в круглой комнате

Грэс, закрывшая глаза, чтобы не видеть кабины с несчастной обезьяной, снова открыла их, когда застучали стулья. Никто ничего не говорил. Гости встали с места и пошли к эстраде. Два человека стояли возле нее и смотрели на химика с весьма странными лицами. Это были генерал Дюрк и французский посол.

— Нельзя за-бы-вать, — сквозь зубы пробормотал посол, — что Катарские рудники, где найден элемент, оборудованы на французские средства, подняты французским капиталом и принадлежат французу!

— Но нельзя по-за-быть, — любезно ответил Дюрк, — что открытие элемента, его разработка и тайна его свойств принадлежат немецкому химику и, следовательно, немецкому государству!

— А еще менее можно забыть, друзья мои, — сладко протянул банкир Вестингауз, вынырнувший из-за их спин, — что концессия уже передана американскому подданному, мосье Надувальяну, в высшей степени надежному представителю капитала. И если мы станем нервничать, то… Америка захочет сказать свое собственное слово.

По-видимому, «слово» Америки в ряду других ее собственностей, в том числе и векселей, совершенно не улыбалось ни Дюрку, ни послу. Они мягко раскланялись и разошлись в разные стороны.

Безмолвная толпа гостей начала мало-помалу оживать. Кое-кто отважился полезть на эстраду, откуда была уже убрана кабина и где Зильке со старым швейцаром уничтожал следы опытов.

— Ишь, галька, — пренебрежительно шептал Зильке, — поглядывая на толпу, — самый некудышный камень! Наметет его видимо-невидимо, сверху гладкий, под ногами падкий, а что есть его природа? Голыш, голыш и есть, только что облизанный.

— Не можете ли вы мне дать на память кусочек этого минерала? — приставала барышня в палевом платье, глядя Зильке в рот. — У меня коллекция минералов, я отблагодарю вас.

— Могу, могу, — угрюмо ответил Зильке, — только отойдите в сторону, а не то можете лопнуть, барышня, прямо в публику. Нехорошо, знаете!

Барышня, вскрикнув, попятилась на руки толстой фрау Шперлинг, жены министра. Фрау Шперлинг находилась в гнетущем состоянии — ей надо было удалить лишнюю часть гостей заблаговременно до ужина — и приняла барышню прямехонько, как божий перст.

— До свидания, ангелочек, — простонала она на всю залу, прижимая к себе палевую особу с такой силой, что та не смела и пикнуть. — Очень и очень жаль! Не смею, однако, задерживать… Гости расходятся.

Громовой голос фрау Шперлинг облетел все углы, и гости со вздохом начали расходиться. Спустя десять минут не осталось никого, кроме Дюрка, принца Гогенлоэ, начальника государственной обороны, виконта, Вестингауза с женой и химиков. Министр широким жестом пригласил их в столовую, где приятно благоухали продукты аграрных владений фон Чечевицы, изготовленные собственными демократическим руками жены министра, умевшей из каждого фунта сделать полтора.

— Пожалуйте, пожалуйте, господа…

— Но где же Грэс? — Банкир Вестингауз беспокойно оглянулся по сторонам. Крысиные глазки его нигде не видели Грэс. Он шмыгнул туда и сюда, начиная свирепеть, как вдруг между двумя шкафами узкого коридора увидел свою жену.

Она была бледна и дрожала как в лихорадке. Она положительно намеревалась упасть на грудь заведующему обороной, рыцарски подскочившему к ней, опередив банкира. Невдалеке от нее старый швейцар с галунами подметал осколки какой-то посуды.

— Что это значит, крошка? — прошипел банкир.

— Я нечаянно разбила какую-то банку и испугалась, — матовым голосом ответила Грэс. — Пойдемте ужинать!

Она подхватила под руку заведующего и невзначай метнула взгляд на старого швейцара, тоже поднявшего голову. Две пары глаз встретились и скрестились.

Вестингауз удовлетворился объяснением и поспешил вперед. Но заведующий обороной был человеком деловым:

— Сударыня, скажите мне, что случилось?

Грэс поглядела на него сквозь ресницы:

— На вашем месте… — шепнула она, — я была бы очень осторожна. Я… я… видела сейчас, как лакей министра подслушивал у дверей. Не лучше ли отпустить всю прислугу? Нам могли бы прислуживать эти два старых глупца, приведенных доктором Гнейсом. Право, это было бы благоразумней!

— Вы прелесть, — восхищенно воскликнул заведующий. — Ах, американские женщины!.. Но пройдите в столовую, я сейчас же переговорю с министром.

Спустя минуту он усаживался возле нее и затыкал за воротник салфетку. Все было улажено! Министр не имел оснований доверять своему лакею, тем более что у него никогда не было своего лакея: два унылых молодца, приглашенных с этой целью на один вечер, были безработными вегетарианцами и посетителями воскресной школы. Итак, вместо них и к большой выгоде для кошелька фрау Шперлинг и к большой выгоде для союза «Месс-менд» (совершенно разрушая правило, по которому то, что выгодно для капиталистов, не может быть выгодным для рабочего класса) — вместо них в столовую вошли Зильке и старый швейцар. Один нес блюдо с бараниной, другой корзину с винными бутылками. Один начал свой обход, подойдя, по указанию жены министра, к фрау Вестингауз, и другой должен был подойти к фрау Вестингауз, спустившей с плеча свой мех и кокетливо придвинувшейся к заведующему обороной. Плечо было, правда, худенькое, как у девочки, но это не мешало ему быть лилейно-белым и нежнейшим по очертанию. Не успел старый швейцар наклониться над ним с бутылкой шампанского, как Грэс резко повернулась и толкнула его. Секунда — и золотая пена залила ей плечо к величайшему негодованию заведующего обороной.

— Ничего, ничего, мой друг! — милостиво улыбнулась Грэс — Помогите мне вытереться!

Салфетка в руках швейцара поистине напоминала скребницу. Он принялся скоблить ею детское плечико с такой злобой, как если б перед ним был лошадиный круп. Но Грэс и не пикнула. Она только вскинула на швейцара кроткие глазки. Он скорчил самую свирепую гримасу; его седые бакенбарды грозили ежесекундно оторваться от щек, очки упасть вниз, галуны отпороться, грим отойти, а сам Лори Лэн — ибо это был он — броситься отсюда ко всем чертям. Но лукавый голос привел его в себя:

— Не трите мне так плечо, а то я не услышу важных вещей!

Нельзя было не признать, что в замечании был толк. Он двинулся дальше, держа бутылку не хуже, чем охотничье ружье, и старательно навострил уши.

— Преимущество?.. — говорил Дюрк, отправляя в рот кусок ветчины. — Наша граница приведена в порядок. Тем самым создается большое преимущество!

—