наблюдал, как семя расщепилось и выбросило ее в космос, преображенную, и сожгло несколько килограммов ее рабочего тела во время полета к Уризену.

Лишь после этого он почувствовал, что сам готов стать иным.

Жизненный рой. Такой могучий. И вроде бы все почти верно, однако так неправильно. Она едва не пела, говоря о свободе бесконечного полета среди облаков Уризена, но на самом деле ей не быть свободней, чем сейчас, посреди космоса, лицом к лицу с галактикой. Свобода Уризена была ложью, он брал за нее плату гравитацией и давлением. Ленья обрекла себя на заточение в его атмосфере, под воздействием силы тяжести. Уризен – просто еще одна планета. Паразит из народа Ясеня похоронил себя в земле. Амфибия из народа Голубой маны после долгого сна во льду узрит копию стандартной модели. Планеты, планеты. Бесконечно разнообразные способы быть человеком – вот о чем думал Соломон Гурски, улетая прочь от солнца. Он почувствовал легкое дуновение солнечного ветра сквозь щекотку магнитосферы Уризена. Восход. Время пришло.

Можно по-разному быть Соломоном Гурски, думал он, созерцая свое новое тело. Похож на шишку. Да, точно – созревшая шишка, упавшая с Небесного древа, полная семян. Каждое семя – Соломон Гурски, мир в зародыше.

Прикосновение солнца – вот что давным-давно, в другом мире заставляло шишки открываться. Выбор правильного момента был слишком важен, чтобы препоручить его высшим силам. Подпрограммы рассчитали запуск; он просто ощутил усиливающийся ветер Лоса на своей шкуре и почувствовал, как начинает раскрываться. Соломон Гурски разделился на тысячу чешуек. Когда семена легли на заданные курсы, он испытал небывалый, жгучий оргазм, а потом его личность загрузилась в последнее семя и вылетела из пустого и мертвого тела-носителя.

Через пятьсот километров семена развернули солнечные паруса. Поток частиц и щедрая гравитационная поддержка Лувы и Энитармона разгонят блестящую флотилию до межзвездных скоростей, а в конце многовековых – многотысячелетних – полетов световые паруса затормозят пакеты в пунктах назначения.

Соломон Гурски не знал, что его многочисленные «я» найдут там. Он выбирал цели не из-за их сходства с тем, что уже видел. Это была бы просто еще одна ловушка. Он почувствовал, как собратья отключают когнитивные центры, чтобы погрузиться в глубокий сон – как будто гасли звезды, одна за другой. Горстка разбросанных семян; одни засохнут, другие прорастут. Никто не мог предсказать, что его ждет, но это точно будет нечто необыкновенное.

«Удиви меня!» – потребовал Соломон Гурски от вселенной, падая во тьму среди солнц.

Суббота

Длина каждой грани объекта составляла одну и три десятых астрономических единицы, и при нынешних десяти процентах от скорости света он должен был прибыть через тридцать пять часов. Сидя в шезлонге у фонтана Нептуна, Соломон Гурски наконец определился с названием для этой штуки. Он размышлял много высокочасов и на многих языках, большинство из которых невербальные, о том, как следует назвать надвигающийся объект. Наименование, которое понравилось ему больше всего, было на языке, мертвом (как он предполагал) уже тридцать миллионов лет. Эа. Аббревиатура: «Экстраординарный артефакт». «Экстраординарный инопланетный артефакт» было бы правильнее, но в давно мертвом языке такое сочетание букв звучало не очень хорошо. На сады Версаля падали тени, огромные и мягкие, как облака. Лес заслонил светило; маленький лес, чуть больше рощицы, подумал Сол, все еще находя удовольствие в понятиях, которые можно было выразить на этом мертвом языке. Он наблюдал, как над головой проплывают сферические деревья, каждое диаметром в километр (еще один архаизм), наслаждался приятной игрой тени и тепла на коже. Чувственные радости воплощения. Как всегда, во время миграции лесов по струйным течениям Игрушки за ними следом мчалась стайка сифонов, поедая рагу из бактерий и сложных фуллеренов.

Соломон Гурски затемнил глаза, защищаясь от резкого света солнца, белого карлика. Находясь в Версале, который располагался в экваториальной плоскости, можно было увидеть Духовное Кольцо: еле различимое филигранное ожерелье, обернутое вокруг звезды. Да, все зависело от точки отсчета. Я его эманация или оно – моя?

Точка отсчета: стоит ли о таком переживать, когда к тебе быстро приближается полый тетраэдр с гранями размером одна целая и три десятых астрономических единицы?

Ну еще бы. Я ведь в некотором роде человек.

– Покажи, – сказал Соломон Гурски.

Почувствовав его намерение – ибо Версаль был частью его намерения, как и все, что жило и двигалось внутри Игрушки, – диск текто-Франции в стиле барокко начал поворачиваться в противоположную от солнца сторону. Соллилии, на которых покоился Версаль и его сады, генерировали собственные гравитационные поля; Соломон Гурски увидел, как крошечное яркое солнце ушло за Малый Трианон, и подумал: «Я заново изобрел закат». И, когда темный свод над ним озарился звездным светом: «Ночь выглядывает из моей тени».

Звезды замедлились и остановились над трубами Версаля. Сол надеялся увидеть объект невооруженным глазом, но в низовремени забыл об ограничениях первозданного человеческого тела. Гримаса раздражения; текторам потребовалось несколько мгновений, чтобы перенастроить его зрение. Последовательное увеличение продолжалось до тех пор, пока призрачные, мерцающие нити света не проступили на звездном поле, подобно схематичным изображениям богов и мифических героев, помещенным древними на гостеприимные небеса вокруг Точки Альфа. Последний щелчок – и он увидел приближающийся объект во всех деталях.

У Соломона Гурски перехватило дыхание.

Естественным состоянием человечества, застрявшего между микро- и макромиром, было смотреть во тьму и чувствовать себя карликом. Потребность утвердить свою индивидуальность перед чем-то огромным лежит в основе всех внешних устремлений рода людского. Но как не затаить дыхание от ужаса, когда видишь то, по сравнению с чем карликом кажется звезда? Через Духовное Кольцо Сол получил размеры, массу, векторы. Игрушка целиком легко поместилась бы в одной из вершин Эа. Каббалистический знак. Космический глаз в пирамиде.

У мужчины по имени Соломон Гурски в паху все похолодело и сжалось. Сколько миллионов лет прошло с тех пор, как у него в последний раз мошонку сводило от ужаса?

Каждое ребро – одна целая и три десятых астрономических единицы. Восемь секстиллионов тонн материи. Десять процентов от скорости света. Да эту штуку должны были увидеть почти отовсюду в звездном скоплении. Даже в низовремени он должен был засечь ее гораздо раньше. Но этого не случилось. Она просто возникла из ниоткуда: блеклая гексаграмма гравитометрических возмущений на его внешних сенсорах. Сол отреагировал сразу, но за те несколько секунд растянутого низовремени, которые потребовались, чтобы задумать и создать этот оммаж тщеславию Людовика XIV, объект преодолел две трети расстояния от точки появления. Высоковремя сотворенных вещей дало ему возможность оценить ситуацию. «Виноград ты или лоза Содомская?»[234] – спросил Соломон Гурски у создания в