Сейчас не отчаяние владело Элизабет — дикий гнев, казалось, застилал ее разум и пронзал все ее существо. Единственное, чего сейчас жаждала Элизабет, — это убить своего отца, и, будь у нее под рукой оружие, она без колебаний осуществила бы свое желание. Впервые в жизни ей стало понятно, как сильно человек может желать уничтожить себе подобного.

— Ты заплатишь за это жизнью, — пообещала она отцу голосом, звенящим от ненависти.

Подняв на мгновение голову, Годфри вновь углубился в осмотр вещей Джонни.

— Мне совсем не страшно. Отчего бы это?

Она не могла немедленно привести свою угрозу в исполнение — один из караульных по-прежнему находился в комнате, в то время как остальные уже ушли готовиться к отправлению в Эдинбург. Повернувшись спиной к солдату, застывшему у двери, Элизабет принялась обдумывать способы мести, зная, что в этом деле можно положиться на Редмонда и его людей в «Трех королях». Если бы только удалось направить им весточку, они непременно помогли бы ей. Однако времени на это практически не было, а жизнь Джонни между тем висела на волоске. Надо было также подумать о том, как связаться с Робби или Монро. Не вызывало сомнения то, что в Эдинбурге у нее будет больше возможностей снестись с Кэррами или их друзьями. А потому ей не оставалось ничего другого, как ждать отъезда.

Через несколько часов, покинув под конвоем таверну, она увидела ожидавшую ее карету. Сам вид экипажа — средства передвижения, весьма редкого в те годы для провинции, — вызвал у нее удивление. Еще удивительнее было то, что у распахнутой дверцы ее ожидал отец, которого можно было заподозрить в чем угодно, но только не в заботе о родном чаде.

— Можешь сказать спасибо своему мужу. Экипаж предоставлен тебе благодаря его хлопотам, — произнес с наигранным безразличием Годфри, небрежно махнув рукой куда-то в сторону конюшни. — Демонстрируя горячую преданность супруге, — ехидно продолжил он, — милорд Кэрр уже оплатил проезд.

Ошеломленным взором Элизабет следовала за руками отца, выписывающими неопределенные жесты. Его слова были не простым ерничеством — в них явно читалась скрытая угроза, и в ее голове настойчиво застучали тревожные мысли.

Сигнал тревоги поступил с запозданием. Она была явно не готова к подобному зрелищу. От пронзительного женского крика встрепенулись даже чайки, рассевшиеся на каменистом берегу далекой бухты Маргарт.

Посередине конюшни стояла повозка для транспортировки боеприпасов. К ее огромному колесу был привязан Джонни. Он был без сознания. Его большое тело безжизненно обвисло, став похожим на гигантскую подстреленную птицу. Из-под врезавшихся в кожу веревок, которыми он был привязан к колесу за кисти, обильно текла кровь. Подкосившиеся ноги утонули в смешанном с грязью снегу, сапоги и бриджи были покрыты багровыми пятнами.

Джонни был обнажен до пояса, а спина его превращена в сплошную кровавую рану. Алые ручейки струились по ней из глубоких рубцов, оставленных кнутом. Кровавые пятна на снегу были похожи на красные озера с белыми берегами.

Казалось, на нем не осталось живого места. Багровые рубцы блестели при свете факелов, кожа кое-где висела лоскутами. Раны были очень глубокими: местами тело было разорвано до кости. Там, где сошла кожа, мышцы и сухожилия были обнажены, как на наглядном пособии для урока по анатомии.

Красивая голова неестественно упала на левое плечо, на темных волосах запеклись сгустки крови. Красные капельки, срывающиеся с шелковистых прядей на снег, были подобны рубинам. Они были зловещи, как сама смерть.

— Хоть бы раз крикнул. ан нет — не хотел тебя беспокоить, — равнодушно сообщил Годфри дочери, с интересом вглядываясь в ее побелевшие от ужаса глаза. Его слова отозвались в сердце Элизабет, как укол кинжала. — Позволь, я помогу тебе сесть.

Элизабет почувствовала, что ее выворачивает наружу. В ушах стоял непрекращающийся звон, белые пятна плясали перед глазами. Муки, которые только что вытерпел Джонни, передавались теперь его жене. Она задрожала всем телом, ноги под ней подкосились, и сознание оставило ее. Элизабет тяжело осела на землю.

Гарольд Годфри бесстрастно щелкнул пальцами, будто подзывал собственный экипаж, только что выйдя из театра.

— Грузите ее, — отдал он короткое распоряжение двум подбежавшим солдатам. — Мы едем прямиком в Эдинбург. Да не забудьте отвязать арестованного, остолопы.

Элизабет очнулась на полу кареты. Кровавый образ, тут же всплывший в ее сознании, вызвал новый приступ тошноты. Ее терзало чувство вины за пытку, которую пережил Джонни, жертвуя собой ради нее и их ребенка. Она винила себя абсолютно во всем, даже в том, что ее родной отец проявил жестокость зверя. В какой-то момент силы и надежда полностью покинули ее.

Долгие скитания до предела измотали ее физически и духовно. У нее больше не было воли противостоять злобной силе, исходившей от отца. С болью в сердце она думала о том, какая участь ожидает ее мужа.

Элизабет лежала, покачиваясь из стороны в сторону, когда карета подпрыгивала па замерзших комьях грязи, катясь по дороге, изрытой глубокой колеей. От пронзительной жалости к самой себе хотелось разрыдаться, и все же несгибаемый дух, который не раз помогал ей выжить прежде, снова пришел на помощь. Ее посетила мысль, трезвая и жестокая: «А какое право раскиснуть имела ты? Ведь это не твоя спина украшена кровавыми лоскутами».

Нет, так никуда не годится. Если она хочет сохранить мужу жизнь, если хочет отомстить за него, то должна немедленно подняться и найти в себе силы говорить с отцом. Настала ее очередь действовать.

Увидев перед собой четкую цель, Элизабет немедленно почувствовала себя лучше. Теперь для нее стало вполне очевидным то, что власть ее отца над их судьбой является лишь временной. И она окончательно воспрянула духом, вспомнив, что основная часть ее состояния по-прежнему остается в неприкосновенности в «Трех королях» под надежным присмотром Редмонда. Сколь ни грандиозны были планы отца поживиться за счет богатств Джонни, от нее не укрылось, как он на секунду дрогнул, когда ночью на постоялом дворе она предложила ему свое состояние в обмен на свободу для Джонни.

С трудом встав с пола, Элизабет села на мягкое сиденье и деловито отряхнула запачкавшуюся пелерину, а затем тщательно поправила волосы, как если бы ее одежда и прическа имели сейчас какое-то значение. Совершив эту процедуру, она стащила с ноги сапожок и принялась колотить кованым каблуком в переднюю стенку кареты.

До нее донеслось, как кучер обеспокоенно окликнул ее отца, и теперь она ждала, какими будут ответные действия противника. У нее уже не оставалось ни капли сомнения в том, что она способна реально помочь Джонни, во всяком случае сейчас.

Отец приблизился к карете, и Элизабет отодвинула занавеску.

— У меня к тебе дело! — крикнула она против ветра, который жег лицо.

— Ему не видать свободы как своих ушей.

— Речь идет не о свободе, а всего лишь о враче. К тому же учти, что твоя любезность будет оплачена. Если бы ты сел сюда, ко мне, то мы могли бы обсудить условия. — По лицу Годфри можно было с уверенностью заключить, что он что-то прикидывает в уме. — Я дам любую цену, — подзадорила она его. — Ты не пожалеешь.