– А то, внучек, что дальнобойщики никогда прицельно не бьют. Эти гавнюки всегда мажут. Вот я помню, когда мы Вислу форсировали…

Узнать, что случилось во время форсирования польской реки, им так не удалось – Федорович замолчал и, как это с ним часто в последнее время бывало, заснул на полуслове.

Иван осмотрелся. Во время таких обстрелов в подвале собирались не только все, кто находился в это время в больнице, но и те немногие жители, которые еще оставались в близлежащих домах. На кроватях лежали только старики и больные, все остальные сидели рядом друг с другом, поставив на колени свои сумки с документами или прижимая к груди детей.

Дети в этом подвале – особый случай. Прижимаясь к своим мамам и испуганно озираясь по сторонам, малыши свято верили в то, что на улице гремит гром и сверкают молнии. Но никто из малышей в это время не мог заснуть. Наверное, общее состояние тревоги и страха, которое витало под сводами подвала, каким-то образом передавалось и им. Сложнее было с детворой постарше, с теми, которых сказочками о дожде и громе уже не обманешь. Стены подвала надоедали им уже через сутки, и их любознательные натуры рвались на улицу. Чтобы хоть чем-то занять ребят, в подвал принесли игрушки и книги, но взрослые заметили, что детворе и не играется, и не читается. Единственное, что увлекало их – это рисование. Стены подвала были увешаны рисунками детей. Чаще всего они рисовали себя и своих родных, что было и не удивительно. Удивительно было другое – в их рисунках хозяйничала война. В небе рядом с привычным солнышком кружились самолеты, от которых вниз шли черные точки – бомбы; на улицах, среди цветов и деревьев, угадывался силуэт танка, а большинство домов были без крыш, окон и дверей. Очень часто дети рисовали своих отцов и братьев, в руках которых были автоматы или знамена. Многие из таких рисунков были подписаны печатными буквами: «Папочка, я тебя люблю», «Мой папа солдат». Но Черепанова больше всего поразил один рисунок, который нарисовал, скорее всего, мальчишка. В верхнем углу был нарисован маленький человечек с большим автоматом, а все оставшееся место на листе заняли два слова: «Папа» и «Победа».

Иван не любил находиться в подвале ночью. Обычно он спускался сюда, когда его обитатели уже спали, и уходил рано утром. Вот и сейчас, оглянувшись вокруг, он почувствовал себя неуютно. Вокруг него были одни старики, женщины и дети. Мужчин было мало. Да и что это были за мужчины? Сторож Виктор на костылях да несколько его друзей, при взгляде на которых вспоминалась фраза военных врачей: «К строевой службе не пригоден». Словно прочитав его мысли, Ольга, которая занималась тем, что при свете фонаря штопала рукав его куртки, как-то странно посмотрела на него.

– Ваня, я давно хотела у тебя спросить… Вот скажи, за что они нас ненавидят?

В это время один из снарядов разорвался так близко, что стены и потолок подвала заходили ходуном. Иван от неожиданности даже присел. Ольга со слезами на глазах отложила в сторону куртку и с обидой в голосе сказала:

– Они нас здесь убивают, а ты им помогаешь. Посмотри вокруг, Ваня. Это город, в котором ты вырос. Это люди, с которыми ты еще полгода назад встречался на его улицах, а это дети, среди которых мог быть и мой Алеша и наш с тобой ребенок. А они снарядами!

Черепанов тяжело опустился на кровать и, обняв плачущую Ольгу, уткнулся в ее волосы.

– Родненький, пообещай мне, что ты больше никогда не будешь им помогать. Пообещай, что ты вернешься домой. Обещаешь?

Иван ничего ей не ответил и сидел, уткнувшись в ее волосы, пока Ольга не успокоилась и не уснула.

Артиллерия ВСУ не умолкала всю ночь. Подвал угомонился и заснул ближе к утру, когда разрывы снарядов стали раздаваться все дальше и дальше от больницы. Черепанов открыл глаза, почувствовав, что затекло плечо, на котором спала Ольга. Неловко пошевелившись, он разбудил и ее.

– Что, родненький, пора?

– Нет, рано еще совсем, поспи немного, – шепотом ответил ей Иван и встал. – Я пойду наверх, к Виктору, покурю.

На своем привычном месте – у окна вестибюля, сторожа не оказалось. Иван увидел его ковыляющим в сторону больницы по улице, которая вела к микрорайону.

– Да, братка, нам сегодня ночью повезло – все полетело на Старый поселок.

Старым поселком местные жители называли район, расположенный недалеко от больницы. Виктор тяжело поднялся на крыльцо и, усевшись на свое место, отставил костыли в сторону.

– Там еще пожарники работают, но скоро начнут разбирать завалы. «Скорые» уже туда помчались, нашим работы прибавится.

Словно услышав его слова, в вестибюле показалась Сергеевна и начмед больницы. Между собой они обсуждали, где размещать новых раненых и кого из сестричек направить в помощь травматологам и хирургам. Минут через десять засуетились санитарки, из подвала к выходу потянулись жители близлежащих домов. Те из них, кто оставался в больнице, несли в руках закопченные чайники и маленькие кастрюльки. Чтобы хоть изредка накормить детей горячим, женщины разжигали во дворе больницы костры и готовили на них каши и супы, кипятили воду для чая. Вскоре запах горячей пищи распространился по всему двору, и Черепанов вспомнил, что вчера они с Ольгой не успели и поужинать.

Чай и бутерброды они доедали уже, как говориться, на ходу. Узнав, что от ночного обстрела больше всего пострадал Старый поселок, Ольга заволновалась:

– Ну вот, я как чувствовала, что будет беда. Там живет Юрий Васильевич, мой старый знакомый. Дети уехали, а он остался присматривать за жильем и в последнее время жаловался на боли в сердце. Я уже и лекарства приготовила, хотела еще вчера к нему зайти, но провозилась с этой Лузгиной.

Отпросившись у Сергеевны на полчасика, она с Иваном поехала в сторону Старого поселка. На этот раз основной удар артиллерии ВСУ приняли на себя многоэтажки. Особенно пострадали верхние этажи. В стенах некоторых домов зияли огромные дыры, целых стекол в окнах квартир не осталось на многие километры вокруг. Больше всего машин и людей было возле дома, один подъезд которого был разрушен, начиная от девятого этажа и до самого низа. Глазам открывалась жуткая картина – одна половина дома просто рухнула вниз, а вторая повисла в воздухе. В квартире на пятом этаже уцелела приготовленная ко сну детская кроватка, над которой медленно кружились пластмассовые бабочки и птички; на кухне другой квартиры стоял холодильник с приоткрытой дверцей и вентилятор, лопасти которого потихоньку вращались от сквозняка. Казалось, что сейчас откроются двери, и жильцы этих квартир вернуться к себе домой, что они вышли в соседнюю комнату, что они где-то рядом.

– Слушай, мужик, – раздавшийся рядом голос пожарника заставил Черепанова вздрогнуть. – Ты бы отогнал отсюда свою машину подальше, нам и без твоей тачки здесь не развернуться.

Ольга, схватив свою сумку с лекарствами, хлопнула дверцей и помчалась к уцелевшему подъезду, а Черепанову пришлось минут пять искать место, чтобы поставить машину. Вернувшись к разрушенному дому, он огляделся, но Ольги нигде не было видно. Заметив белые халаты медиков, Иван двинулся в их сторону, рассчитывая найти ее рядом с ними. В это время раздались какие-то крики со стороны разрушенного дома. Кричали спасатели, которые разбирали завалы из битого кирпича и бетона. Они руками показывали куда-то вверх и один за одним покидали зону разрушения. «Трещина, трещина», – эхом прокатилось по толпе зевак, наблюдавших за ходом спасательных работ. Посмотрев в ту сторону, куда указывали спасатели, Иван увидел трещину на уцелевшей стене дома, которая примыкала к обвалившемуся подъезду. Она стремительно увеличивалась, и через какое-то мгновение стало видно, как стена по всей высоте дома стала отходить в сторону.